Ключевые переговоры начались под председательством Бисмарка в конце октября в Версале, куда прибыли представители всех южногерманских монархий. Первыми приехали баденцы и вюртембержцы, за ними последовали баварцы и гессенцы. «Железный канцлер» сразу дал понять, что речь может идти только о присоединении к существующей структуре 1867 г., а не о создании нового государства с чистого листа. В частности, он возражал против создания вместо бундесрата Северогерманского союза «палаты государств», в которой заседали бы представители как правительств, так и парламентов и доминирующее положение прусской монархии оказалось бы под угрозой.
Особенно жесткое сопротивление он встретил со стороны баварских и вюртембергских представителей. Баварцы по-прежнему настаивали на предоставлении им широких автономных прав; в частности, они требовали равноправия с Пруссией при решении внешнеполитических вопросов, права вето в отношении изменений конституции, полностью самостоятельную армию и военный бюджет[962]
. Переговоры в какой-то момент оказались на грани провала. Как писал в своем дневнике Дальвиг, граф Брай горько жаловался ему на то, что «только под давлением общественного мнения оказался вынужден вести переговоры с Пруссией о союзе»[963]. Южногерманские министры мечтали также о территориальных приращениях за счет Эльзаса и Лотарингии; однако Бисмарк решительно заявил, что «времена торговли душами прошли»[964].Сложности возникли и со стороны некоторых государств Северогерманского союза, в первую очередь Саксонии. В Дрездене были не прочь пересмотреть условия соглашения 1867 г. в более благоприятную для себя сторону. Саксонский король хотел получить для своей страны те же уступки, что и баварцы. Этим не в последнюю очередь диктовалось стремление Бисмарка присоединить государства к югу от Майна к уже существующей структуре, а не создавать новую.
В то же время попытка создать единую платформу всех сторонников широкой автономии не удалась. 1 ноября по инициативе Дальвига была проведена встреча баварских, саксонских и гессенских представителей. Ее результат, однако, оказался нулевым. «Баденские и вюртембергские министры пошли в своих уступках центральной власти и пренебрежении своими частными интересами даже дальше, чем хотели пруссаки», — с неодобрением писал Дальвиг[965]
. Политика Бисмарка была направлена на то, чтобы изолировать строптивых баварцев и одновременно усилить давление на южногерманские правительства со стороны общественного мнения. 6 ноября договоренность с тремя южногерманскими государствами была достигнута. Опасаясь остаться в изоляции, 8 ноября баварская делегация во главе с Браем приняла наконец решение отказаться от наиболее радикальных своих требований и добиваться максимума частных уступок.Казалось, последнее препятствие устранено. Но 13 ноября вюртембергские представители, уже согласовав все спорные вопросы, были неожиданно отозваны в Штутгарт. Баварцы тоже затягивали переговоры, так что 15 ноября Северогерманский союз в лице своего канцлера заключил договоры только с Баденом и Гессеном. «Мне не надо еще раз рассказывать Вам, с каким тяжелым сердцем мы склонились перед неизбежным», — писал Дальвиг главе австро-венгерского правительства Бойсту в начале 1871 г.[966]
Нетерпеливый прусский кронпринц 16 ноября в разговоре с Бисмарком заявил, что если южногерманские государства не желают добровольно вступать в формирующееся национальное государство, их надо вынудить к этому жестким давлением![967] Канцлер, разумеется, отверг подобные соображения, чреватые серьезным конфликтом между союзниками в самый разгар войны. В свою очередь, он собирался вынести все происходящее на суд германского общественного мнения, чтобы усилить «давление снизу» на Штутгарт и Мюнхен[968].Однако в течение следующих дней окончательный компромисс оказался достигнут. 23 ноября был подписан договор с Баварией, 25 ноября — с Вюртембергом о присоединении к федерации, которая временно получила название Германского союза. «Это большой успех! — писал жене Гатцфельдт после подписания договора с Баварией. — Он [Бисмарк] остался с нами до часа ночи; такого не было с начала войны! Принесли шампанское, и мы пили за его здоровье и за успешное заключение договора, который имеет столь большое значение для всей Германии!»[969]
Не все разделяли этот энтузиазм: великий герцог Баденский называл достигнутое «лишь компромиссом»[970], а прусский кронпринц откровенно надеялся на будущий пересмотр соглашений. С другой стороны, объединение внушало тревогу многим сторонникам прежнего порядка вещей. В особенности германские католики воспринимали с настороженностью будущее немецкое государство, в котором преобладало протестантское население и которым должен был править протестантский монарх. Основание в декабре 1870 г. католической партии Центра было связано не в последнюю очередь со стремлением защитить интересы религиозного меньшинства.