Железо

Не то чтобы я жаждал непременно жениться и завести потомство, хотя мне уже хорошо за тридцать, этак, если провозиться еще лет десять, можно помереть холостяком. А вот постоянную зазнобу я бы с удовольствием завел. Я бы никогда не спрашивал ее, чем она занимается в мое отсутствие, лишь бы она была со мной одним, когда я возвращаюсь из рейса и устраиваю себе отдых, проедая заработанные деньги. Но те яркие девочки, которые вьются вокруг наших баров, не понимают слова "постоянство". Они либо еще маленькие и глупые, либо уже просто профессиональные шлюхи. А за пределы очерченного обществом круга нам ходу нет.

Что же, такова жизнь, как говорит Легранж.

Когда я был мальчишкой, я мечтал об одной. Но не сложилось.

Мы иногда видимся, радуемся друг другу при встрече, наговориться не можем. Нас многое связывает, нам есть что вспомнить. Только как мужчина я не интересовал ее никогда. Что уж тут поделаешь.

Была еще… звездочка ясная. Мое счастье, что влюбиться всерьез я не успел. Маялся бы сильно. А так — вздохнул, пожал плечами и улетел разбирать очередную свалку.

Она была студенткой университета в Либерштадте на Сильене, система Вальхейм. Меня случайно занесло в те края — пацанка моя попала в метеоритный поток, нужен был ремонт, и я сел, где уж вышло — прямо скажем, куда дотянул. В мастерских сказали — не меньше месяца, провозились почти два. Делать мне было абсолютно нечего, и я болтался по Сильене, осматривая достопримечательности. Либерштадтский университет стоял в моем туристском списке четвертым.

Я приехал на такси, вылез под жаркое солнце Сильены и побрел по зеленым улицам университетского городка. Вокруг деловито сновала молодежь. Я был старше их всего-то лет на восемь, но чувствовал себя безнадежно старым. Да к тому же я тогда хромал. Повредил колено, когда пацанку от души тряхануло тем самым метеоритным потоком. Этакий раненый боец среди беспечного детского сада — вот как я ощущал себя на бульваре кампуса.

А она бежала с тетрадками подмышкой, очень спешила, споткнулась и упала, рассыпав свои тетрадки. Конечно, я кинулся ее поднимать, и собирать разлетевшиеся листы, исписанные красивым круглым почерком. Надо же, до сих пор помню эти ровные строки. Если напрягусь, могу даже вспомнить, о чем была та курсовая по старинной литературе. Что-то про образ героя в позднюю докосмическую эру.

Мы естественно и непринужденно разговорились — тем более что она после падения тоже захромала, это было забавно. Двое хромых ковыляют к ближайшей лавке. Я хромал на левую, она — на правую. Сели на лавку, смеясь над собой. Немного помассировав ушибленную коленку, она встала, чтобы бежать дальше, и конечно, я проводил ее до ступеней факультета. Набрался наглости и спросил, когда она спустится с этих ступеней обратно. Побродил еще немного поблизости, бросая взгляды на двери с удивившей меня регулярностью. Дождался.

Гуляли допоздна.

Назавтра я собирался ехать дальше — любоваться знаменитым Золотым каньоном, — но никуда не поехал.

Мы гуляли и разговаривали, целовались в тени деревьев, и никто не обращал на нас внимания. Однажды она решилась — и пришла ко мне в маленькую гостиницу, где я снял номер на одну ночь, а остался на шесть недель. Я был с ней честен во всем, кроме одного. Я не сказал ей, что я мусорщик. Что я улечу, как только отремонтируют мой корабль, она знала. И что скорее всего никогда не вернусь — тоже. Это ее не остановило.

Все шесть недель мы были счастливы.

Она пыталась учиться, а я ей мешал. Тогда она сердилась и прогоняла меня. Я уходил гулять по городу, который уже выучил, кажется, наизусть, потом возвращался — и она кидалась мне на шею, бормоча, как же она соскучилась и где меня так долго носило? Боюсь, я испортил ей семестр. Но сил моих не было прервать этот сон. Честно говоря, я хотел бы не просыпаться вечно.

Временами я звонил на верфь узнать, как движется ремонт. Он двигался медленно, и это тоже было счастье.

На сороковой день нашего счастья на звонок ответила она. С верфи сообщали, что послезавтра пацанку можно забирать. "Девушка, передайте Чубаке, что все ОК, пусть готовит последний взнос", — сказали ей. Нет, она ни о чем не догадалась. Просто она спросила меня, когда я вернулся, кто такой Чубака и почему меня так зовут. И я понял, что врать ей вечно я не смогу. Или говорить правду, или уходить.

Сказать правду я не смог.

Когда я уезжал из Либерштадта, она обняла меня, прижалась и сказала твердо: "Помни. Я ни о чем не жалею. Но я тебя не люблю. И ты меня не любишь. И вообще скоро каникулы, я уеду к родителям и выйду замуж".

Я был настолько самонадеян, что думал — это сказано нарочно, чтобы мне было легче уходить. Но позже я навел справки окольными путями — и она действительно вышла замуж.

За хорошего человека, с которым была помолвлена уже два года.

Может быть, она и была в меня влюблена. Может быть, если бы я остался, она бы и передумала насчет своего хорошего человека.

Если бы я не был тем, кто я есть.

Трусом и обманщиком.

* * *

Наконец, все было готово. Ждали только, когда Лика даст команду к выступлению.