Желтая долина, или Поющие в терновнике 4

Джастина, не задумываясь, ответила:

– Он вкладывает деньги в произведения искусства. Ты ведь сам это говорил.

Роджер с улыбкой согласился со своей собеседницей.

– Да. Все верно. Но ведь он может вкладывать деньги и в другие вещи. Например, в акции подземного тоннеля под Ла-Маншем, в нефтяные скважины, в аэрокосмическую промышленность, с торговлю. И все это будет приносить куда большую прибыль, чем старинные гравюры!

Миссис Хартгейм не уловила мысли собеседника, но, тем не менее, согласилась:

– Ну да.

– Тогда почему же он выбрал именно произведения искусства?

Джастина ответила честно:

– Не знаю…

Улыбнувшись Джастине – это вышло неожиданно, потому что тема разговора была очень серьезной, Роджер сказал:

– Вы ведь сами только что произнесли это слово… Ключевое, кстати.

Немного подумав, Джастина спросила неуверенно:

– Удовольствие?

Роджер воскликнул – так громко, что сидевшие за соседними столиками обернулись и с удивлением посмотрели на него, а официант недовольно нахмурился.

– Да, да, именно. Ведь любой человек – не станем скрывать этого – живет потому, что хочет получать удовольствия. Пока у него есть хоть какие-то потребности, желания, он будет жить. Да, миссис Хартгейм, не надо быть ханжами, люди живут только для одного – для удовольствия! Это и есть цель и смысл жизни, это – главный рычаг всех их поступков! Сколько преступлений, сколько лжи, гнусности, подлости, сколько измен совершается ради удовольствий – порой минутных.

Джастина кивнула – ей почему-то вспомнился последний разговор с Лионом, когда он делился соображениями покойного О'Коннера, удивительным образом перекликавшимися с записями кардинала де Брикассара.

– Люди могут идти на преступления и по другим мотивам… И удовольствие тут – не самое главное. Например – ради какой-нибудь идеи.

По мнению Роджера, его собеседница, которую Он уважал за ее ясный и практичный ум должна была прекрасно понять, что же он имеет в виду…

В этот момент к столику подошел официант.

– Слушаю вас.

Улыбнувшись, Роджер поднял глаза на Джастину и поинтересовался:

– Ну, миссис Хартгейм, что бы в этот вечер доставило вам наибольшее удовольствие?

Неожиданно перед глазами Джастины вновь возник Питер Бэкстер. О, это просто какое-то наваждение! А ведь Сол по-своему прав: да, каждый человек действуют сообразно тому, как он представляет удовольствия. Стало быть, мысли о Питере ей приятны – так ведь получается, иначе бы она не вспоминала о нем. Питер доставил ей столько приятных минут – человек никогда не станет воскрешать в своей памяти то, что было бы ему неприятно. Ситуации, в которые даже мысленно не хочется возвращаться, любой человек старается поскорее забыть. Джастина прикусила нижнюю губу.

Роджер, поняв ее замешательство по-своему, обратился к официанту:

– Мне, пожалуйста, двойной бурбон и кофе, а миссис – какого-нибудь легкого вина… И, пожалуй, тоже кофе… Вы не против вечернего кофе, миссис Хартгейм?

– Кофе так кофе.

После того, как заказ был принесен, Роджер Сол заговорил. Но Джастина думала о своем.

Конечно, доводы Сола были убедительны и неоспоримы – настолько, что это пугало ее.

Как, неужели я тоже создана для того, чтобы доставлять кому-нибудь удовольствия? Может быть – Лиону? Хорошо, пусть будет так.

Точно так же, и он, наверное, считает, что я пришла в этот мир, чтобы дать ему радость…

Если Лион одним только своим существованием доставляет мне такую радость, значит, – удовольствие… Не все ли равно, как это называется? И для чего тогда думать об этом?

А Питер?

И тут на лицо Джастины набежала тень. Но мысли были неотвязны, и воспоминаниям о Бэкстере она обязаны была Роджеру – ведь он своими рассуждениями о том, что есть удовольствие невольно вызвал их у Джастины…

Роджер с улыбкой явного превосходства глядел на размышляющую собеседницу.

– Ну, миссис Хартгейм, что вы скажете? – спросил он, допивая бурбон.

Тяжело вздохнув, она промолвила:

– Наверное, ты прав… – сделав небольшую паузу, она почему-то, совершенно вопреки своим мыслям, добавила:

– Только… Я никак не пойму, какое отношение все это имеет к нашим баранам… – процитировала она ставшее крылатым выражение из одной классической пьесы. – То есть, конечно же, к твоим лошадям…

– Самое прямое…

Джастина внимательным, немигающим взглядом смотрела на него – конечно же, теперь ей безразличны были и предмет увлечения Сола, и, по большому счету – сам этот разговор.

Однако она так не хотела вспоминать Питера, так не хотела возвращаться домой к Лиону, что была рада говорить со своим студийцем о чем угодно.

– Не пойму…