Желтая лихорадка

— Но если вы все же надумаете, — сказал Балаж, — за три недели я могу заплатить вам триста долларов. Хотите в марках, хотите в швейцарских франках, в какой угодно валюте. И ни одна собака не докопается.

Проще пареной репы. Dear[9] Фред, мы были на седьмом небе, получив твое письмо. Но сейчас я здесь так необходим, что не смогу к вам поехать. Может быть, в будущем году… Ну а в этом — с удовольствием встретились бы с тобой здесь, у нас… Так мы и напишем Фреду…

Мы лежали на нашей довольно неудобной кровати, потные, задыхаясь от духоты под пологом от комарья. Обняв Илонку, я размышлял вслух, что мы напишем Фреду. Здесь нет ни кондиционера, ни бассейна, ни теннисного корта, но зато есть многое другое: если шведы, наши соседи, уедут в отпуск, они, может быть, предоставят на несколько дней в наше распоряжение одну комнату в своей квартире, и мы с тобой будем совершать прогулки на вездеходе, съездим на два денька на сафари или покупаться в море, в конце концов, важно что? Что мы с тобой встретимся, мама всегда настаивала, когда еще мальчишкой был: Геза, учи английский, когда-нибудь тетя Эржи пригласит тебя в гости и вы будете с Фредом обо всем разговаривать. Хорошо, одобрила Илонка, очень хорошо, пригласим Фреда, а я основательно приберусь в квартире.

— Илонка, скорее, катер идет! Да брось ты, черт побери, эту проклятую уборку. Ну какая разница, останутся в этом доме после нас две лишние пылинки или нет?

Но Илонка помешана на уборке. Даже в Будапеште, когда девочки уехали в свадебное путешествие и у нас оставалось каких-то две недели до отъезда, а нужно было еще упаковать большие кофры, чтобы отправить их морем, сходить в таможню, собрать всякие документы, разрешения, справки и я носился из одного ведомства в другое, Илонка убиралась, хотя у нее болела и опухла от прививок рука, — она драила паркет, мыла двери и люстру, выстирала шторы, рубленой капустой или еще чем-то чистила ковры, гладила белье и работала, работала до упаду. Из хозяйственного магазина сумками таскала чудодейственные стиральные порошки и пасты, «блеск» для мытья ванны и еще что-то.

— Зачем ты это делаешь?

— Не начинать же им жизнь в грязи, — смиренно отвечала она. — Они вернутся, а тут все чистенько. Да и мы с тобой уезжаем. Мама всегда говорила: только мертвый после себя не убирает.

А сколько ей пришлось убирать по приезде сюда, боже правый! Бесконечные дезинфекции, кипячение, посыпание обезжиривающими порошками и опрыскивания, какую титаническую борьбу вела она тут с плесенью, и сыростью, и неизвестно откуда появлявшимися жуками, молью, пресмыкающимися. Даже теперь, когда мы окончательно уезжаем отсюда, когда мы все уже раздарили, отдали соседям печку для поджаривания отбивных, и мясорубку, и кувшин на десять литров — в нем мы кипяченую воду держали, — шкафчик с медикаментами, в котором всегда наготове шприцы и ампулы с препаратами против столбняка, укуса змей, бешеных собак, средства против малярии и холеры. Нам все это уже не понадобится. Уезжаем. К счастью, миновали нас все эти напасти. Надеюсь, что миновали. И, упакованные, уже стоят строем чемоданы. Ждем прихода катера, который перевезет нас через реку, а там на нашем вездеходе мы совершим свою последнюю поездку во Фрипорт, на аэродром, сядем в самолет, и если не налетит самум, песчаная буря или не помешает еще что-нибудь… Сейчас нам надо бы вместе попрощаться с этим вот утром, с самым большим приключением в нашей жизни, с которым было связано столько надежд, но я тщетно зову Илонку, она ходит по квартире с тряпкой и вытирает от пыли убогую мебель, чтобы те, кто приедет после нас…

— Да иди же, Илонка, брось ты все это к…

— Иду, только что мне с этим делать?

— С чем с «этим»?

Илонка приносит сумку, набитую какими-то бумагами.

— Это было в ящике стола.

Я заглядываю в сумку. Просматриваю бумаги. Счета, счета. За гостиницу «Холидей-инн» во Фрипорте. За обед и выпивку в ресторане. За прокат автомобиля.

— Ладно, брось их в печку.

В ответ на наше письмо пришла телеграмма: «Приезжаю в воскресенье, Фред». Поспешность Фреда несколько нас озадачила. Шведы еще не уехали, и, кстати, я с ними даже еще и не говорил о комнате. Отпуск я мог взять самое большое на четыре дня. Посмеялись мы с Илонкой, поохали — вот это действительно американские темпы: сел и поехал — вот так надо жить! Конечно, лучше, если бы он прежде спросил нас, когда нам будет удобнее принять его, но, в конце концов, мы ведь пригласили его, хотя, как обычно, не могли решить, когда нам удобнее — на этой неделе или на следующей. А раз мы все равно поедем встречать его во Фрипорт, то возьмем в виде исключения какого-нибудь приличного мяса в торговом центре западного образца; до сих пор мы, правда, ни разу не брали денег со своего счета в банке, но подумаешь, несколько швейцарских франков — не обеднеем.