Желтая лихорадка

Мне не хочется слушать пространные речи очкарика, я предпочел бы выпить глоток коньяку, наверняка у меня упало давление, но коньяк в красном бауле, а его мы сдали в багаж. Илонка предлагала мне коньяк положить в дорожную сумку, чтобы он всегда был под рукой, но я отмахнулся: да оставь ты в покое и коньяк, и мое давление и вообще перестань квохтать надо мной, вечно ты… В двадцать три ноль-ноль будем уже в Будапеште, в полночь — дома, приму ванну, лягу спать в свою собственную постель, и мое давление придет в норму. Где это я сказал? Когда? Сегодня утром. Утром??? Или вчера? Или, может, сто лет назад? Я сказал: выбегу посмотрю, не пришел ли катер. А ты: куда положить коньяк? Может, в дорожную сумку? Я же сказал тебе: в красный баул. Сколько раз повторять, что в красный? И выбежал из дома. Странно, почему-то приходит в голову, что справа в ста метрах река, которую я никогда больше не увижу. Не будет ее, как никогда не будет солнца, внезапно появляющегося на небе, как не будет и ночи, обрывающейся резко, будто ее отсекли мечом, и в тропическом лесу сразу умолкает вой и клекот хищных птиц…

Я так устал, что могу в любой миг грохнуться без чувств. Состояние полусна-полуяви, dreamy state. Кажется, что погружаюсь в воду и вновь выныриваю на поверхность. И словно во сне я шагаю вверх и вниз по каким-то лестницам, коридорам, залам, окруженный со всех сторон своими спутниками по полету, а вокруг нас, будто сторожевая овчарка, носится взлохмаченный потный молодой человек в синем пальто.

— Это представитель МАЛЕВа, — говорит внешторговец, тот, что противнее. Взлохмаченный молодой человек кричит:

— Каждый получит и комнату в гостинице, и ужин, вещи можете оставить здесь, в транзитном зале, можно позвонить домой, только прошу — не говорите все сразу, boarding cards[6] все сдают мне, и, пожалуйста, приготовьте паспорта, сейчас мы поднимемся на третий этаж, нет, к сожалению, эскалатор в эту пору уже отключен, извините…

Уголком глаза я кошусь на жену. Илонка стойко, не говоря ни слова, поднимается вверх по лестнице, спускается вниз. У меня начинает покалывать в груди… господи, только бы не… И надо как-то незаметно положить под язык таблетку нитроглицерина. Но нет, сейчас нельзя: может увидеть Илонка, перепугается и потребует, чтобы дорожную сумку я отдал ей… ничего, я сделаю вид, будто вытираю нос, и суну таблетку в рот незаметно, прикрывшись носовым платком…

— К сожалению, столько комнат мы не можем вам предоставить. Извините, но одну ночь придется потерпеть. Так сказать, в тесноте, да не в обиде… Шестеро молодых мужчин пойдут в одну комнату, шесть женщин — в другую. Супругов попрошу… пожилых супругов, вот вы и вы…

Я краснею, но, впрочем, он, конечно, прав. Три супружеские пары отправляются в одну комнату. Ах, какая разница. Сейчас важно только одно — спать.

— Подъем в половине пятого. Через сорок минут автобус отвезет вас в гостиницу. Там вам нужно будет заполнить листки прибытия и отдать их портье. Таков здесь порядок. Да, еще раз заполните. Погода? Туман и снегопад. Четыре года здесь не выпадал снег, — надрывался представитель МАЛЕВа. — Кухня еще работает, и в ресторане есть горячие блюда.

Не нужны нам никакие блюда. Только спать — больше ничего. Но до сна еще далеко. И до автобуса, и до гостиницы. Пока это они «организуют». Да, как любил, бывало, говорить Яблонкаи: «Все дело в умелой организации. Вот на тебя, Геза, можно положиться во всем». А ведь и в самом деле, если бы всю эту «операцию» в связи с отменой вылета сейчас поручили провести мне, каждый уже давно получил бы ключ от своей комнаты. А вместо этого мы до сих пор толчемся у выхода номер три, у того самого, через который нас три часа назад выгнали на холод, в туман, к самолету. Все одновременно спрашивают, все разом говорят. Вещи брать с собой? Багаж можно здесь оставить?

— Ты спишь? — Илонка хватает меня за руку. — Геза, ты спишь?

Возможно, что я сплю, но сквозь сон я все равно слышу, как хлопают коридорные двери, слышу, как говорят, что нужно открыть большой чемодан, но я никак не найду ключ, да он и не нужен: мы уже в автобусе… здесь заполните… где же я все-таки? Может, и эта узкая, как кишка, комнатенка, тоже мне снится — две кровати, четыре раскладушки, чужие люди, вежливость сквозь зубы; да, на эту ночь мы все — товарищи по несчастью, согнанные в эту теснотищу… небритые, пахнущие потом, храпуны… сейчас только что объявили, что душевые уже заперты, в полночь, извините, их никто вам не откроет, прошу вас самих выбирать, кто на какой кровати будет спать, какая разница… в конце концов, мы же культурные люди, мне все равно, а мне, черт возьми, тем более… да хватит жеманничать, ложитесь же вы наконец, спать, спать…