Желтая лихорадка

Неподалеку стоит молодая женщина в джинсах, наверное, и она привезла сюда больного. Пусть они спасают моего папу, говорит про себя Ева. Пусть занимаются только им! А эта пусть уходит отсюда, чтобы никто не отвлекал маму. Папа, папочка, о господи!.. Ева стоит, не шевелясь, на кафельной плитке и думает: пока она так стоит, с ним ничего не случится, а она не будет даже дышать!

Молоденькая медсестра выходит из палаты, прикрывая за собой дверь. Приглушенным голосом говорит что-то девице в джинсах, затем подходит к Еве.

— Идемте!

Ева не смеет ни возразить, ни спросить, куда ее хотят отсюда увести. Она послушно идет за белым халатом, странно шаркая теннисными туфлями по кафелю. Медсестра приводит ее в большую столовую, ставит перед ней тарелку супа и тушеную тыкву. Суп холодный. Сколько сейчас времени? В тыквенном пюре — ломоть жареной свинины. Она без аппетита, словно кусок глины, мнет его зубами и думает о том, что это, наверное, мамин обед и теперь мама вообще останется голодная. Даже и сейчас мама думает о других, только не о себе.

Девушка в халате молча и терпеливо ждет, пока Ева запьет обед и сдаст поднос с посудой в раздаточное окно. Потом берет Еву под руку и ведет назад. Девицы в джинсах уже нет в коридоре. Почему ее услали? Почему? — стучит сердце Евы. Что с ее больным? И что с папой?

Медсестра ведет ее в какую-то комнату. На двери табличка: «Процедурная». Сестра, наверное, не старше Евы, но, в отличие от нее, знает какую-то тайну, и Ева снова не смеет ни о чем спросить. Молча надевает халат, марлевую маску, косынку, а на ноги — большие белые бахилы.

— Вымойте руки дезинфицирующим! Полотенце там есть.

Зачем? Куда? — снова хочет она спросить, и снова громко стучит ее сердце.

— Сумочка ваша и кофта будут лежать вот здесь, в шкафу.

В коридор они больше не выходят, из процедурной дверь ведет прямо в палату. Здесь стоят отгороженные ширмами койки, рядом приборы, похожие на станки, горят белые лампы, слышатся негромкие стоны.

Подходит кто-то в белом — Ева не сразу узнает маму, — берет за руку и подводит к высокой койке, где лежит отец и хватает ртом воздух. Он весь в поту. К руке привязана трубка капельницы, еще какие-то ремни тянутся к аппаратам. Рядом с койкой небольшой круглый стульчик.

— Можешь сесть на него и взять папу за руку, — чуть слышно шепчет мама. — Только ничего не говори! Если на экране вот эта вибрирующая зеленая линия изменится, позови меня!

Мама уже возле другой койки. В палате много людей в белых халатах, наблюдающих за приборами и шестерыми больными, поэтому Еве кажется, что ее мама сразу у всех шести кроватей, что ее зовут со всех сторон и она разбегается во все стороны. А зеленая линия-змейка светится ровно, что, если она прервется? Ева чувствует, еще миг — и она не выдержит, закричит: мама, не уходи, не занимайся другими! Потому что мама могущественная и сильная, она сильнее смерти, все ее зовут на помощь, и она неустанна. «Опять ты думаешь о своих больных, мама, а сама мне красную кофточку обещала… Нет, не знаю, уже ушла, не знаю куда, она уже отработала свою пятидневку…» Кто был тогда тот тяжелый больной? Может быть, отец этой, в джинсах?.. Ну почему ты не отхлестала тогда меня по щекам, мама? Почему?

Чья-то рука ласково треплет ее по щеке. Мама.

— Ну, тебе надо идти. Сестричка Эрика отведет тебя в дежурку. Поспишь там немножко и снова придешь.

— Да нет, я лучше… — хочет возразить Ева, но чувствует, что падает от усталости.

— А сама ты, мамуля?

— Я еще нужна здесь.

— Мамочка, ну как он?

Агнеш через силу улыбается:

— Все будет в порядке. Иди, поспи.

На диване в дежурке Ева мечется между сном и явью. Плачет и молится богу. Прости меня, о господи, прости меня!

ЕВА

Верная подруга Кати каждое утро звонит Агнеш, спрашивает, как дела у Гезы.

— Спасибо. Пошел на поправку. Встает понемногу…

— Вчера поднялся на пять ступенек…

— ЭКГ хорошая…

— В следующий вторник, возможно, вернется домой…

— На работу? Думаю, скоро. Спасибо за звонок.

Агнеш кладет трубку и тяжело вздыхает. Геза выйдет на работу, только куда? Профессор Билькеи, его начальник, недели две назад навестил Агнеш. К Гезе в палату даже не заглянул.

— Самое хорошее, что мы можем сделать для больного, — это не навещать его, не правда ли? Я приехал поговорить с вами: обсуждали вы с мужем его дальнейшие планы?

— Конечно. Если все будет хорошо, через месяц-два он сможет приступить к работе.

Профессор одобрительно кивнул.

— А сколько лет нашему герою?

— Шестьдесят один год.

— И он не хочет отдыхать? Он ведь может писать научные статьи, консультировать больных… Мне самому уже шестьдесят четыре, и молодежь подпирает. Нет, пожалуй, будет правильнее, если…

— Если он подаст заявление на пенсию?

— Ну, пока что он на больничном. Хотя, в конце концов, вы и сами понимаете, дорогая коллега…

Агнеш сказала Гезе, что заходил Билькеи, пожелал скорейшего выздоровления. И, собравшись с духом, позвонила в министерство, Габору Кишшу.

— Вы знаете, что Гезу хотят отправить на пенсию?