Желтая лихорадка

И Агнеш рассказала о Вере, молодом враче-отоларингологе, которая не так давно перевелась к ним из провинциальной больницы. Выросла она в семье сапожника, богатой только детьми — их было девять, — в глухомани, после школы училась на рабфаке, получала государственную стипендию и поклялась, что, став врачом, не возьмет с больных ни гроша. Но в той больнице, куда ее распределили, коллеги в первую же неделю разъяснили ей, что за прием каждого больного она в любом случае должна брать сто форинтов.

«Я ни у кого просить не буду», — ответила Вера.

«Не будешь? Тогда тебе здесь не работать».

В первое же дежурство ей принесли трехлетнюю девочку — та поранила себе верхнее нёбо чайной ложкой. Кровь так и хлестала, малышка надрывалась от крика. Вера зашила ранку, остановила кровотечение и госпитализировала ребенка, успокоив родителей: все в порядке, идите домой. Те плакали, благодарили, а под конец спросили: «Сколько мы должны вам, доктор?» Вера, не зная, что ответить, только рот разевала. «Сто форинтов», — выдавила она наконец. Сто форинтов были тогда большие деньги, по стоимости как сотня яиц или полкило кофе. Мать ребенка раскрыла сумочку. «У меня только двадцать форинтов», — сказала она мужу, и оба принялись шарить по карманам. У отца нашлось всего несколько филлеров. Кто думает о деньгах в такую минуту? Схватили ребенка — и бегом в больницу. Вере казалось, она сгорит со стыда. Она представила себе, что вот так сейчас могли стоять перед ней ее отец и мать, униженные, бедные. Ей очень хотелось сказать: не нужно никаких денег, идите спокойно домой, больница у нас бесплатная, но было поздно. Вечером пришел отец ребенка, принес сотню…

— Почему зарплата у врача такая, что он должен брать «чаевые»? — опять допытывается Ева.

— Видишь ли, все это не так просто. Зарплату официанта, парикмахера и таксиста исчисляют с учетом «чаевых». Но они, как все люди, и болеют, и прочее… Словом, постепенно многие оказались на двух ставках, а то и на трех. Среди врачей тоже распространены «вторые ставки». Ты помнишь тетю Эдит в больнице, ту, что делала папе рентген? Рабочее время врача-рентгенолога — шесть часов, потому что рентгеновское облучение очень вредно для здоровья. Но тетя Эдит работает на двух ставках, это означает двойную зарплату плюс две доплаты за вредность…

— Что же с нами теперь будет, мамочка?

— Сдашь на аттестат зрелости, пойдешь учиться дальше.

— Я не стану сдавать на аттестат. Это можно и потом, в вечерней школе. Я пойду работать, на завод. Или в магазин — упаковщицей, в общем, все равно куда. Не думаешь же ты, что я буду сидеть дома и позволю тебе…

— Что позволишь?

— Ну, чтобы мы жили на твои «чаевые»…

— Ты неверно меня поняла. Я не требую денег, никогда. Думаешь, я вымогаю у бедного пенсионера последнюю сотню форинтов? Но бывают особые случаи. Люди хотят видеть во враче чудодея, которому можно доверить все. И как страшно им узнать, что есть так много болезней, при которых мы вообще ничем не можем помочь…

— Мама, я так верила в тебя, я знала, что ты его спасешь!

— Его спасла не я, главное тут выдержка и оптимизм самого больного. Ну, и просто везенье…

— Мамочка, я на все для тебя готова!

— Вот видишь? Об этом и речь. Когда больной выздоравливает, его близким очень хочется выразить врачу свою благодарность, порадовать чем-то. И они приносят цветы, или корзину черешни, или красивую книгу, бутылку коньяка. Или… Да, да, «конверт». У врачей есть такое циничное выражение: с тех пор как финикийцы изобрели деньги, самый лучший подарок «конверт». Но ты не сомневайся, Ева, как бы мы ни относились к деньгам и как бы мало их у нас ни было, я никогда не смогу «намекнуть» о них больному или его родственникам. Я одинаково отношусь и к богатым, и к бедным больным — делаю для них все, что могу. Мы будем жить с тобой поэкономнее, поскромнее.

— А чтобы нам хватало денег, я буду есть в два раза меньше.

— Глупенькая!

— И не нужна мне машина. Ну зачем мне отдельная машина? Как ты считаешь, что, если мы продадим «фольксваген»?

— Поговорим и об этом, и о многом другом. Конечно, нужно думать о будущем. Если ты, к примеру, замуж выйдешь, тебе квартиру нужно будет купить.

— Я никогда не выйду замуж!

— Ну, не сегодня, не завтра…

— Никогда. Мамочка, я никогда не выйду замуж. Иначе я буду такой несчастной!

— Что ты? Неужто плачешь?

— Нет, — отвечает Ева, а слезы так и льются у нее из глаз.

— Девочка моя, что с тобой? Влюблена?

— Да. Но он меня не любит. Даже не замечает. А я никогда… Ни за кого другого! Я хотела у тебя спросить: неужели люди такие изменчивые? Например, ты сначала была влюблена в дядю Яни, а потом — в папу…

— Чтобы быть точной, во-первых, я никогда не была влюблена в дядю Яни.

— А в кого же?

— Его звали Тибором. Я умирала из-за него, даже хотела покончить с собой. А ему было все равно, он меня всерьез не принимал. Вот он и был моей первой любовью.

— И это прошло?