— Да ты пьянее пьяного, — пришел к выводу оскорбленный Эден. — Если б ты был настоящий друг, давно бы конфисковал для меня дом у того старикашки. Я тебе не меньше сотни раз напоминал. А бедный дядя Норберт… — И Эден захохотал. Время еще не подошло к обеду, но он уже основательно накачался водкой. — Ладно, давай сюда тысячу, и ты меня не видел! Несчастный старик, у него неожиданно возникли проблемы с книгой. Он пишет: государственное издательство по непонятным причинам заявило, что не в восторге от мемуаров, но не возражает, если автор издаст их за собственный счет. Для этого, разумеется, нужно найти меценатов и подписчиков. И немалую сумму. Карлсдорфер уже внес тысячу, старый Паланкаи тоже обещал, что-то даст и Андраш Кремпельс. И если жив еще в тебе рыцарский дух рода Жилле… это всегда было благородной дворянской традицией — покровительствовать литературе. Михай Танчич как собирал деньги на издание своих книг? А Аттила Йожеф?.. Ты слышишь, Эмилио? Ощущаешь величие духа? Ты тоже можешь кинуть в общий котел. А дядя Норберт напишет о благородных деяниях рода Сухаи-Кашшей.
— Оставь меня в покое! Не понимаешь, что ли, у меня дела!
— Тогда пошел к черту, — обозлился Эден и сам пошел в сторону амбулатории.
Сухаи-Кашш влетел в квартиру и сшиб Фаддяшне, делавшую генеральную уборку.
— Бросьте вы этот пылесос! Сходите в сельский совет и скажите Фери, чтобы через пять минут был здесь с машиной! Мне срочно нужно в областной совет.
— Слушаюсь, — сказала Фаддяшне.
Еще с минуту Сухаи-Кашш колебался, затем вынул чемодан и принялся пихать в него все, что под руку попадет: рубашки, пижамы, наугад схватил один из костюмов, а сверху положил учебник японского языка. Он не позволил шоферу убрать чемодан в багажник и бросил его на заднее сиденье.
До города ехали молча. В центре шофер спросил:
— Прикажете к ратуше, товарищ Кашш, или в областной комитет?
— Кё мо дэкакэнакэрэба наримасэн!
— Извините, не понял, товарищ Кашш.
— Не понял, не понял! Дурак, что ли? Кё мо декакэнакэрэба наримасэн. Не можешь ответить касикомаримосита?!
Лицо доктора Сухаи-Кашша исказилось, глаза налились кровью, и он заорал, как испорченная грампластинка:
— Касикомаримасита! Касикомаримасита!!
— Понял, — сказал шофер и быстро свернул в сторону больницы.
Агнеш вновь и вновь перечитывает письмо и не может прийти в себя. Длинный элегантный конверт, обратный адрес месье Тибора Кеменеша. Она узнала бы этот почерк из десяти тысяч.