– Мне очень нужно, – терпеливо повторил я, – какое-нибудь устройство для записи звука. Очень нужно.
– Господи, да зачем?
Ну как объяснить ему, что я хочу всего лишь записать песню, которая зацепила меня в лагере пленных? Как ему доказать, что мне необходимо сохранить ее, чтобы стимулировать чувства, эмоции, вдохновение?
Поднимет на смех, как пить дать.
– Щербатин, – тихо сказал я, – просто очень нужно. Можешь просто поверить?
– Что-то, Беня, ты недоброе задумал, – пробормотал Щербатин. – Ничего себе – «просто поверить»! Если бы ты попросил бюст Дзержинского, я бы меньше удивился. Ладно, выясним...
Он поманил кого-то из-за стола, и к нам подошел человек с опущенными плечами и грустными невыразительными глазами. На нем мешком болталась серая форма – стало быть, тыловик-хозяйственник.
– Познакомься, Беня, это Пипс, ответственный за линии автоматической сигнализации.
– Автоматизированные сигнальные линии, – равнодушно поправил его грустный Пипс, глядя в пол.
– Так точно. Я подозреваю, что он наш земляк, кажется, из Прибалтики или Финляндии. Но он скрывает, верно, Пипс?
– Не знаю, – пожал плечами тыловик. – Восьмое удаление, третий нижний сектор.
– Вот-вот. – Щербатин отчего-то засмеялся. – А теперь скажи нам, Пипс, можно здесь достать звукозаписывающее устройство?
– Компактное, – уточнил я.
Пипс удивленно посмотрел сначала на Щербатина, потом на меня. Затем глаза его потухли, и он опять опустил их в пол.
– Все можно, – сказал он. – Но это специальная техника, редкость.
– Давай, дружок, без лирики, – поморщился Щербатин. – Говори, что надо?
– Надо обоснование. Не знаю, как рядовой пехотинец обоснует, что ему нужен такой прибор.
– А ты подумай, Пипс!
– Ну... – Он помялся, поерзал плечами. – Не знаю. Не могу придумать. Если б офицер – тогда да. Но пехотинец... А зачем это?
– Э-э, видишь ли... – Щербатин укоризненно глянул на меня. – Видишь ли, Пипс, пехотинец Беня желает восстановить навыки в своей старой профессии. У себя в отдаленных мирах он занимался собиранием звуков, а теперь хочет применить это на благо Цивилизации.
– Собиратель звуков... – Пипс озадаченно заморгал. – Как это странно.
– Да, странно, – вздохнул Щербатин и снова выразительно покосился на меня. – Но гражданин Цивилизации волен выбирать любую профессию, так?
– Да, так. Значит, это будет предметом личного пользования?
– Личного, – кивнул я. – Только личного.
– Не знаю... Личные предметы запрещены до первого холо.
– Да ладно тебе, – пристыдил его Щербатин. – Знаем мы, как тут эти запреты соблюдают. И, кроме того, у него скоро будет холо.
– Ну, если так... В принципе личные предметы можно получать в гражданском и офицерском секторе. Но за это, конечно, с социального номера будет снято какое-то количество уцим.
– Большое количество? – поинтересовался я.
– Если вещь хорошая – большое. А вообще, надо уточнить – редкую технику просите.
– Я думаю, уцим у него хватит, – сказал Щербатин. – У него их скоро много будет. И одежонкой обеспечим, чтобы в сектор пройти. Узнай, Пипс, подробнее, ладно?
Пипс ушел, а я тут же насел на Щербатина.
– Откуда ты знаешь, сколько у меня уцим? Тоже по блату разнюхал?
– Да, Беня, по блату. – У него стал какой-то странный голос. – Придется, Беня, открыть тебе один веселый секрет. Знаешь, откуда на тебя свалилось нежданное холо?
– Наверно, ты лучше знаешь?
– Я-то знаю... В этой операции были большие потери, особенно у штурмовых групп. По правилам, если нет каких-то особых условий, весь их виртуальный капитал можно разделить среди выживших. Зачем это сделали, я пока не знаю. Но ты, Беня, получаешь хорошее наследство.
– А ты?
– А я в той операции не участвовал. Я, Беня, на этот раз здорово просчитался. – Он коротко вздохнул и взял новую бутылочку. – В общем, можешь теперь собой гордиться.
Щербатин не обманул – уже через пару дней у меня появился собственный звукозаписывающий прибор. Это была металлическая коробочка с обрывком резинового кабеля и множеством ненужных выступов и отверстий. На специальную технику требовалось слишком много уцим, и мне досталась деталь от старого антротанка – устройство для протоколирования радиопереговоров.
У этой штуки имелся один серьезный недостаток – чтобы шла запись, необходимо было постоянно подкручивать пальцами маленький ребристый вал. В танке он приводился в движение каким-то смежным механизмом, у меня же из всех механизмов имелись только пальцы. Зато и товар достался почти даром.
Я таскал магнитофон в ранце, скрывая от офицеров и соратников, и все мечтал о моменте, когда отправлюсь в лагерь пленных и займусь собиранием фольклорного материала. Но момент не подворачивался, нам что ни день придумывали новую работу. То мы перекапывали какие-то электрические столбики на периметре, то охраняли неизвестно от кого переходы между секторами.