Желтая линия

— Боже, какая проза… Давай-ка для начала отдохнем. Вызовем машину и поставим на уши весь местный Бродвей. Беня! — воскликнул он. — Тебе же теперь с девочками дружить можно! — Он радостно рассмеялся.

— Немыслимо, — продолжал удивляться я. — Много дней ползать по болотам, рисковать, терять руки-ноги — и ничего. А тут какие-то мотивчики — и на тебе, шестое холо.

— Ну, правильно! Это называется общий баланс справедливости в мировом пространстве. Мы с тобой должны были получить эту награду. Мы заслужили ее. Новая жизнь наступает, ты понял?

— Понял, но никак не приду в себя. Мне еще не приходилось вот так — из грязи в князи.

— Ну, конечно, ты предпочитал всю жизнь в грязи. Все, хватит ныть. Едем развлекаться, мне не терпится вкусить новой жизни. Можешь заняться самоанализом в дороге.

Мы с большим удовольствием скинули босяцкое тряпье и, не сговариваясь, оделись в ивенкские костюмы. И завязали волосы хвостами на затылке. В новом облике я сразу почувствовал себя на порядок бодрее. Теперь никто не запретит мне выглядеть, как я хочу.

Мы еще не умели пользоваться терминалами, поэтому машину нам вызвал комендант этажа. Водитель был совсем молодой, но важный и переполненный чувством собственного достоинства. Его простой, но симпатичный костюмчик с карманами и погончиками выдавал обладателя третьего холо. Он в момент распознал в нас новичков и пообещал, что сам отвезет, куда надо.

Щербатин и в машине продолжал веселиться и грезить необычайными перспективами. Он так и светился от радости. Чему, впрочем, удивляться? После стольких дней безысходности и разочарований — вдруг первая большая удача.

Я и сам был рад, но моя радость вела себя осторожно и недоверчиво. Не мог мой разум принять той легкости, с которой мы взлетели из гулких плесневых казарм на вершину жизни. Конечно, шестое холо еще не вершина, и тем не менее личная машина везла нас развлекаться. А пару дней назад о таком и помыслить было страшно.

— Кстати, теперь ты можешь взять себе двойное имя, — сказал Щербатин. — Или вообще придумать новое.

— Лучше новое, — сразу ответил я. — Только, пожалуйста, не придумывай его за меня. А то знаю я, как ты придумаешь.

— Будешь Беня-Джан. Или Беня-Сан. Нет, Санта-Беня. Знаешь, у нас теперь много разных прав, о которых мы даже не знаем. Надо будет посидеть часок перед терминалом и все вызубрить. Главное, запомни — наша линия отныне зеленая. По желтой, конечно, тоже можно ходить, если хочется. По синей и серой можно. А вот по красной еще не дослужились.

Машина выехала в один из центральных районов. По обеим сторонам улицы стояли развлекательные центры, словно казино в Лас-Вегасе. Мы прилипли к окнам, изумляясь причудливым украшениям, гроздьям цветных огней, фонтанам, скульптурам и всему тому, чего мы не видели уже очень много времени.

— А вот этот красный домик вроде ничего, — сказал Щербатин. — Который с башенками.

— От десятого холо, — вежливо осадил его шофер.

Мы не торопились останавливать машину, нам хотелось подольше поглазеть на здешние красоты и ощутить в полной мере, что этот мир теперь наш по праву. И что люди, которые небрежно прогуливались по идеально чистым тротуарам, отныне ровня нам.

И тут мне стало нехорошо. Даже мурашки по коже побежали. Впору было решить, что я тихо рехнулся.

Я вцепился в плечо водителя и выдавил:

— Эй, остановись! Стой, говорю тебе!

— Ты что? — удивился Щербатин. — Укачало?

Я молча показал за окно.

— О-о… — тихо проронил Щербатин.

Машина остановилась. Мы вышли и оказались перед зданием, более всего напоминающим облезлый районный кинотеатр. К стене была прислонена афиша, и на ней черным по белому значилось: «Ромео и Джульетта».

— Это для четвертого холо! — крикнул нам водитель. — Давайте найдем что-нибудь получше.

Мы не ответили, поглощенные созерцанием афиши — этой нереальной весточки из далекого полузабытого мира. Водитель подождал немного и укатил.

— А собственно, чему удивляться, — промолвил Щербатин. — Душещипательная история про любовь с убийствами. Простой народ хавает такое, независимо от национальности и вероисповедания.

— Откуда оно тут взялось?

— Мало ли… Кто-нибудь прихватил с собой книжечку. Или просто в памяти сохранил. Искусство не знает границ и расстояний, тебе ли это объяснять?

— Там что-то еще внизу написано. Давай подойдем.

Мы выяснили, что «Ромео и Джульетта» — вовсе не пьеса, не драма, не трагедия, а «музыкально-спортивный турнир». За семью Капулетти выступает «Бронебойная Команда Безжалостных Человеко-Монстров» под общим названием «Ревущие мозоли». Монтекки представляют в свою очередь «Вулканические мутанты» — «титановые скелеты, разрыватели кишок, вскормленные пеплом крематория» и так далее. В роли Ромео — «Чемпион тридцати миров, Человек-отбивная, Пожиратель булыжников, Большая челюсть, Заводная мясорубка».

— Как бы там ни было, — сказал Щербатин, — а мы обязаны на это посмотреть.

— Естественно. Заодно узнаем, какое холо было у Ромео.