Жёлтая магнолия (СИ)

Их взгляды схлестнулись, впились друг в друга острыми крючьями, и кажется, даже воздух в комнате пропитался грозой. Маэстро смотрел, не моргая, и как будто ждал, что же она ответит. И ей захотелось бросить ему в лицо абсолютно всё, что она думает о чванливых высокородных индюках вроде него, но что-то в его усмешке подсказало ей — он именно этого и ждёт.

Ну, так не дождётся!

— Не в вашем вкусе? О, слава Светлейшей! — усмехнулась Миа, обуздав всю свою ярость, и всё ещё ощущая, как пылают от смущения уши. — А мне-то показалось, что вы из тех господ, что любят тискать служанок по углам. Какое счастье, что я ошиблась! Всё-таки патриции должны быть образцом поведения для нас — плебеев, проводником и светочем, и… чем-то там ещё…

— Идёмте уже, монна Росси! — резко оборвала её цитату из «Послания к жителям Альбиции» монна Джованна. Подхватила юбки и, выпрямившись, с возмущённым видом направилась прочь из гостиной, скомандовав через плечо: — Немедленно следуйте за мной!

Пришлось последовать, чтобы не провалиться от стыда.

— Сделать из неё синьору?! Из этого исчадья ада?! Что за нелепость?! — возмущённо бормотала экономка, направляясь по лестнице вниз и энергично стуча каблуками по мраморным ступеням.

Вообще-то, Миа была не из стеснительных. Когда живёшь в гетто, какая уж тут стеснительность! Всё, что происходит на лодках, известно каждому, да и нет в этом ничего такого. Но и годы, проведённые в пансионе, тоже не прошли даром. Святые сёстры вбивали ей в голову совсем иную мораль, где всё телесное называлось греховным, плотские утехи считались злом, а мысли о них — кознями дьявола.

Да и не было у неё никаких мыслей, так чего она так смутилась?! Никогда не смущалась сальным шуткам торговцев, а тут!

И с чего это Хромому пришло в голову, что у неё есть на его счёт какие-то иллюзии?! Да утащи его Зелёная дева в свои сети! Чтобы она хоть раз в жизни ещё связалась с патрицием?! Хватит с неё и Рикардо Барнезе.

Вернее, синьора Рикардо Барнезе, любовь к которому навсегда отучила её от того, чтобы питать иллюзии насчёт намерений патрициев в отношении таких, как Дамиана.

Будь на месте маэстро кто-то из сестьеры Пескерия: владелец кожевни Лука Сквилаччи или мессер Брочино, она бы не задумываясь поставила наглеца на место, да так, что в следующий раз ему бы и в голову не пришло делать какие-то намёки в её сторону. А за вольности могла бы и огреть тем, что под руку попадётся, хоть веслом, хоть макрелью, хоть сковородой. Женщины в гетто умеют постоять за свою честь.

Но маэстро Л'Омбре не плебей из гетто, он — совсем другое дело. И от интонаций в его голосе иной раз дрожь пробирала до самых пяток. Поэтому желание поставить его на место всё время смешивалось со страхом последствий за слишком резкие слова и какой-то робостью перед его статусом и положением. А ещё этот его ледяной взгляд! Он будто выжигал на ней клеймо презрения, и никогда ещё ей не было так неловко, как вот сейчас. Неловко оттого, что она всего лишь гадалка из гетто!

«Вы воняете рыбой». Да чтоб вам пропасть! Кто же в этом виноват, как не клятый Пабло с его бульдогами?!

Никогда раньше она не испытывала стыда ни за свой внешний вид, ни за образ жизни, ни за то, что она цверра, пусть и не по рождению, никогда… до встречи с маэстро Л'Омбре. И злилась она теперь ещё и потому, что не могла стоять перед ним гордо, как настоящая синьора, и ответить так, чтобы он не мог себе позволить и дальше унижать её безнаказанно. Но и ответить так, как принято в гетто, она тоже не могла.

И что делать?

Она яростно тёрла себя мочалкой, сидя в большой медной ванне, стоящей на широких ногах в виде львиных лап. Разглядывала мозаичный пол и стены, облицованные розовым мрамором, полки с множеством пузырьков, пушистые полотенца из нежнейшего арцийского хлопка и бутыли ароматного масла.

О-ля-ля! Сколько же всего нужно патрицию, чтобы просто принять ванну!

Кусочки пемзового камня для полировки ногтей и пяток, морская соль с пихтовым маслом, вулканическая глина… Даже мыло, уложенное на полке идеально ровной горкой, было двадцати разных сортов! А ей дали апельсиновое, как она и потребовала в прошлый раз. Требовала в шутку, конечно, из вредности. Но на полке вверху лежало много брусков: лавандовое, оливковое, лимонное, а ей положили именно апельсиновое.

Да он ещё и издевается! Какой же злопамятный!

И пена в ванне тоже благоухала чем-то нежным, цветочным. И вода была горячей, и служанки с кувшинами сновали туда-сюда, как птички-трясогузки. Видно, что не одобряли появление в этом доме «грязной цверры», но молчали и смотрели в пол.