Жёлтая магнолия

А ведь мама предупреждала, когда говорила о том, что дар необходимо скрывать. Вот именно об этом она и говорила – патриции используют его себе во благо, выпьют тебя досуха и потом выбросят, как пустую устричную раковину. Не стоит обманываться.

И вот, пожалуйста! Он даже конфеты принёс только ради этого - чтобы добиться нужного результата! Сначала подразнил её, как бойцового петуха, а потом, нате вам конфетку, монна Росси!  Надутый индюк! А она-то глупая сначала подумала, что он о ней позаботиться решил! А это всё ради видений. Не стоит удивляться, если он потом запрёт её в клетку в своём палаццо и будет кормить конфетами, лишь бы она говорила то, что ему нужно!

Что, маэстро Л'Омбре, вы в тупике?  Так она только рада этому. Так вам и надо!

Миа бросила пакет с конфетами на лавку, вскочила и тряхнула пожелтевшими бланками, едва не задев маэстро по лицу.

-Где доктор хранит эти бумажки? – спросила она глухо и зло.

-В своём кабинете...

Она не дослушала. Распахнув дверь в кабинет, вошла без стука, а маэстро бросился следом.

***

Комната была просторной, но обставленной бедно: кушетка у стены, пара стульев, стол, несколько шкафов с медицинскими принадлежностями и большой железный сейф. Белёные стены, ширма,  на стене маленькое зеркало в медной оправе . И запах карболки…

Доктор встал им навстречу, снимая на ходу пенсне, но маэстро остановил его жестом, подошёл сам  и что-то сказал тихо, наклонившись к уху. Доктор кивнул, и быстро исчез за дверью, прихватив со стола папку.

Миа мельком увидела в зеркале своё лицо. На фоне белых стен кабинета оно выглядело каким-то болезненным. Она бросила бланки на подоконник и, прижавшись к нему ладонями, закрыла глаза.  Ощутила, как маэстро смотрит ей в спину. Смотрит и молчит, видимо ожидая ответов.

Получите вы свои ответы! Чтоб вы ими подавились!

Она вдохнула поглубже. Это всё монастырь виноват.  У Светлейшей здесь нет власти, и может, поэтому она глуха к мольбам Дамианы? Но в этот раз Миа не стала умолять.

Пальцы крепко вцепились в подоконник и она, собрав всю свою злость, глубоко вдохнула и ярко представила, как колеблется воздух, подёрнутый дымкой, как перетекает в водную гладь, а та в дрожащую поверхность зеркала. И оно тут же начинает таять, превращаясь в причудливую блестящую ткань, колышущуюся будто от ветра. Почти живую...

 Такого раньше ей видеть не приходилось. Ещё усилие - и картинка ожила…

По зеркальной поверхности пошла рябь, сквозь которую стали отчётливо проступать фигуры. А потом…

… ткань разорвалась с сухим треском, со звуком разряда молнии во время грозы, и где-то вдалеке послышался звон разбитого стекла. А Миа ощутила дикую боль: казалось, от усилия, с которым она призывала видение, в голове что-то лопнуло, пронзая виски. Мир под ногами зашатался и, падая, она вцепилась пальцами в край подоконника.

Но прежде, чем окончательно осесть на пол, увидела всё очень ярко…

…кровь на полу… Много крови… В ней тонут осколки разбитого стекла… Вокруг темнота и свет фонарей отбрасывает на стены уродливые вытянутые тени. Низкие сводчатые потолки, грубая штукатурка и по сторонам из мрака проглядывают пузатые бока тёмных бочек. А под ногами на полу раскатились мотки белых нитей и часть их утонула в луже крови.

Женщина в чёрном плаще, в шляпе и длинной вуали стоит боком. Лица не видно, но из-под плаща, призванного скрыть его хозяйку, выглядывает подол бархатного платья цвета крови и носок такой же туфли с пряжкой.  Женщина раздражена, и Миа слышит её приглушённый голос:

-Опять всё зря! Ты начинаешь меня злить… 

Браслет на руке женщины – рубины, оправленные в золото. Рыжие локоны… Серьги – рубиновые капли…

Тень в глубине – кто-то ещё стоит в темноте у бочек…

Всё крутится, сплетается, смешивается и исчезает, остаётся только красный цвет, из которого теперь отчётливо проступает старая кирпичная кладка. И это уже другое видение. Оно наслаивается на первое и переплетается с ним…