Я опять отказался, но достаточно хитро и дипломатично:
— Вряд ли у меня найдется свободное время для такого сотрудничества, сэр! У меня собственные планы, к тому же еще я занят учебой в школе. Кстати, почему бы и вам не заняться повышением общеобразовательного уровня в системе народного просвещения Болгарии? Возросла бы ваша грамотность и соответственно уменьшились бы шансы быть пойманным с поличным…
Грабитель понял, что мой дух тверд, как броня танка. Он печально заключил:
— Ясно! Ты еще просто молокосос, не понимающий своих интересов и возможностей.
Вдруг он зверски вскрикнул и приказал мне встать коленями на стул, поднять вверх руки и…
— И не шевелись, пока не досчитаешь до трехсот, не то я тебе наглядно продемонстрирую, как поступают с такими просветителями американские гангстеры!
— Раз, два, три, четыре… — начал я выполнять приказ.
— Продолжай в том же духе! — зловеще поощрил меня Джерри Блейк.
После этих слов он через окно прыгнул в сад и помахал мне рукой на прощание:
— Если скажешь обо мне хоть слово, весь твой класс будет рад, что не оказался на твоем месте!
— 29, 30, 31… — проглотил я.
Джерри Блейк исчез.
Только шарики айвы продолжали глазеть на меня.
А в соседней комнате кандидат в великие артисты упорно продолжал свое гиблое дело:
Эх, был бы там настоящий Бегул! Этот староболгарский кавхан задал бы перцу нашему поддельному американцу. Он разрубил бы его своим мечом, как недозрелую айву… 61, 62, 63…
Глава III. Беспокойный вечер
До этого на колени я был поставлен один раз — в наказание за то, что запустил мокрую ложку в черешневое варенье бабушки Марии. Варенье засахарилось, бабушка осрамилась на весь квартал, и возмездие не заставило себя долго ждать. Но тогда я умел выразительно плакать. Сердца всех взрослых были глубоко тронуты, и судимость мою сразу сняли.
Здесь, у Калинки, положение было похуже. Возраст уже не позволял мне раскисать, а назначенные Джерри Блейком триста секунд надо было выстоять на коленях! Конечно, я мог бы на пару десятков перескочить в счете, но стоит ли?
А что если этот самый Джерри Блейк остался под окном послушать мой счет? Такой много не возьмет, чтобы прицелиться в мою молодую грудь и… Значит, мне следовало быть не только храбрым, но и осмотрительным. Как говорит мой дедушка Санди, живая лисица стоит больше, чем мертвый лев.
Внезапно остро задребезжал звонок над входной дверью.
— 274, — отчеканил я с присущим мне хладнокровием.
Звонок повторился.
— 275, 276…
Открылась дверь соседней комнаты. На пороге стоял дядя.
— Разве никого нет? — спросил он у потолка.
— 277, 278… — спокойно продолжал я.
Дядя сделал довольно глупую физиономию и зашлепал тапочками к входной двери.
— Я забыла свой ключ, — донесся издалека голос Калинки. — Прошу прощения…
Послышалось тяжкое пыхтение Крума. В редкие минуты усталости он пыхтит, как паровоз.
Секунду спустя они также были удивлены моей не совсем обычной позой. Уже три человека с интересом слушали трехзначные числа, которые я выговаривал с неубывающим усердием.
— Саша — йог! — объяснил мой друг окружающим, пытаясь рассеять их недоумение. — Не трогайте его: когда он в трансе, то от малейшего прикосновения может покалечиться. Правда, Саша?
— Триста! — ответил я с нескрываемым облегчением.
Потом, опустив руки, я сел на стул, как это делают воспитанные молодые люди в гостях у одноклассниц, и с большой радостью почувствовал, что кровь снова прилила к онемевшим локтям и коленям.
— Ну и шуточки у вас! — весело сказала Калинка и раскрыла коробку шоколадных конфет. — Угощайтесь.
Крум взял две конфеты, а я — ни одной, сославшись на больной зуб. Потом выпили воду: Крум — два стакана, а я — три. После пережитого волнения вода подействовала на меня умиротворяюще.
— С вами, юными, очень приятно, — молвил, наконец, бесталанный артист Трифон Манолов, — но мне, увы, придется вас покинуть. Меня ждет кавхан Бегул!
Он скрылся за своей дверью, и скоро оттуда опять загремели воинственные вирши.
Крум и я двинулись в путь тоже. Калинка проводила нас до ворот. Она продолжала смотреть на меня с большим интересом. А я на нее вообще не взглянул. Только пообещал когда-нибудь навестить ее снова, и мы ушли.
— Великолепный номер! — похвалил меня Крум, запихивая в рот одну из конфет, покоившихся в его вместительной ладони. — Лично я не досчитал бы так и до половины. Завтра же разрекламирую тебя всему классу…
— Никому ни слова! — ощетинился я.
— Ладно, ладно! — струхнул Крум и, на всякий случай, отклонился от меня на расстояние одной руки. — Если ты такой скромный, то я буду молчать.