Желтая жена

Бутылки и склянки, в которых мама хранила снадобья, покрылись тонкой пленкой пыли. Я подошла к полке и провела по ним пальцем. Казалось, рецепты настоек сами собой всплывали в памяти, и мне хотелось записать их как можно подробнее. Я извлекла из-под матраса дневник в кожаном переплете. Прикоснувшись к мягкой коже, я словно почувствовала, как исхудавшие пальцы мисс Салли касаются моей руки. Обшарив полки в буфете, я отыскала среди посуды высокий желтый кувшин, на дне которого под слоем конопляных семян был запрятан пузырек с чернилами. Ручку с металлическим пером, завернутую в плотную бумагу, я вытащила из набитой сеном подушки.

Усевшись за кухонный стол, за которым мы так часто сидели вдвоем с мамой, я открыла дневник и принялась писать. Мамин хрипловатый голос звучал у меня в ушах, помогая успокоиться и собраться с мыслями: целебные чаи и лечебные травы, где они растут и в какое время лучше собирать те или иные растения, какие листья следует измельчить, а какие засушить целиком. Количество мяты, которое надо смешать с коровьим навозом, чтобы получить настой от чахотки. Где найти дурман-траву от боли в суставах и как заварить лист каштана для облегчения дыхания при кашле. Какие побеги следует использовать, чтобы приготовить припарку для больного водянкой, и сколько потребуется корня сассафраса для очищения крови.

Солнце клонилось к закату. Я знала, что меня хватятся в большом доме, но не могла остановиться. Мамины рецепты – все, что осталось у меня от нее. Я писала и писала, пока не исчерпала собственную память.

Мама всегда пришивала к моим платьям и юбкам потайные карманы, куда можно было положить какую-нибудь полезную вещицу, не предназначенную для чужих глаз. Я решила, что буду носить дневник в кармане нижней юбки, и бережно завернула книжку в лиловый мамин платок, хранивший ее запах, – так мне будет казаться, что мама по-прежнему рядом. Не желая, чтобы мамин кропотливый труд пропал даром, я собрала все склянки, какие только нашла в домике, и отнесла в лазарет, где им найдут должное применение. Лекарств набралось так много, что пришлось несколько раз бегать туда и обратно. Часть травяных сборов я отнесла на кухню тетушке Хоуп, зная, что они придутся ей по душе.

Фонари на крыльце большого дома не горели, в окнах тоже было темно – миссис Дельфина поужинала и легла спать. На следующее утро она не проронила в мою сторону ни единого слова, все приказания я получала через Лавви. Не знаю, напугало ли хозяйку наше столкновение в ту ночь, когда она ворвалась ко мне в чулан, однако ни сил, ни желания размышлять на эту тему у меня не было. До похорон мамы оставалось два дня, а я до сих пор не сшила траурное платье, да и материала для него у меня не было. Днем тетушка Хоуп попросила отнести корзину с провизией на плантацию, а на обратном пути я решила снова заглянуть в швейную – посмотреть, не удастся ли подобрать что-нибудь подходящее из маминых вещей.

Поднимаясь по лестнице, я почувствовала легкий запах лимона и уксуса и подумала, что, вероятно, тетушка Хоуп приходила к нам в домик и навела тут порядок – точно так же, как это сделала бы мама. На крючке за дверью висело красное поплиновое платье, в котором мама была в тот день, когда они с мастером Джейкобом уезжали в Чарльстон. Я не заметила его, когда была здесь накануне, но сейчас оно сразу бросилось мне в глаза – цвет был насыщенным и ярким. Я зарылась лицом в платье и вдохнула знакомый запах, затем сняла с крючка и стала внимательно рассматривать, держа на вытянутых руках. Это был лучший мамин наряд, и он идеально подходил для того, чтобы почтить ее память.

Следующие две ночи я тайком убегала из большого дома, пробиралась в швейную и принималась за дело: подгоняла платье под свою фигуру, чинила кружево на лифе. Наступило утро субботы, мне оставалось только подшить подол, но я все равно переживала, что не успею закончить в срок. Видимо, Лавви почувствовала мою тревогу: увидев, что я ползаю в холле, натирая паркет воском, экономка сказала, что займется этим сама, а мне велела идти готовиться к похоронам.

Я скинула домашнюю одежду, налила в таз воды и обтерлась губкой. Затем туго обмотала талию куском ткани – получилось нечто вроде корсета. Дневник в кожаном переплете я спрятала в потайной карман нижней юбки, а после, стараясь действовать как можно аккуратнее, надела кринолин из виноградной лозы. Когда я застегнула последнюю пуговицу на лифе красного маминого платья и взглянула на себя в небольшое настенное зеркало, я ахнула: на меня смотрела точная копия мамы, только моложе и с гораздо более светлой кожей. Я обхватила себя руками за плечи, из груди вырвался тяжелый вздох, словно я выдохнула все мое горе: мама часто говорила, что однажды увидит, как ее дочь станет свободной, но теперь этому не суждено случиться.

Кусок шелкового кружева, служившего окантовкой для скатерти, я использовала в качестве траурной вуали. Выйдя на закате из нашего домика, я направилась к кухне. На пороге меня встретили Лавви и тетушка Хоуп.