Желтые розы для актрисы

До парковки ротик Люси не закрывался, говорила она о страшно важных своих проблемах, абсолютно ему неинтересных. В салоне кроссовера Люся осмотрелась, попала-то в автомобиль Иннокентия впервые и, как натура до жути завистливая, потрогав пальцами светящиеся приборы, с подозрением осведомилась:

– И что, зарплаты монтировщика хватает на этот автобус?

– Нет, разумеется, – засмеялся он, выезжая с парковки.

– Странно. На что же ты живешь?

– Я неплохо зарабатывал, по машине разве не видно?

– Ну, да, да… Ты нездешний, я сразу поняла. Из Москвы, да? По разговору видно. А че сюда занесло?

Вот детективша хренова – все ей надо! Причем выстроит собственную теорию, ничего не имеющую с действительностью, и будет делиться домыслами в театре, выдавая их за правду. Только какой бы хитрой Люся ни была, он умнее, значит, и хитрее, Иннокентий караулил ее не зря.

– Дядя умер, оставил наследство, но оформление… о, сколько времени забирает это дело. Дома сидеть скучно, я нанялся в театр, другой работы не имелось. Но у вас неспокойно.

– Ты про что?

– Про софит. На моих глазах грохнулся прямо в кресло.

– Ой, не говори, – махнула рукой Люся с самым озабоченным видом, на какой была способна. Она вроде добровольной хозяйки в театре, а хозяйку заботит порядок в ее доме. – Черт-те что творится, прям мистика какая-то.

– Мистика в упавшем фонаре? По-моему, мистикой тут не пахнет, всему виной человеческий фактор.

Вот как хочет, так пусть и понимает, что он имел в виду под человеческим фактором – то ли безалаберность, то ли злой умысел. Она поймалась на удочку:

– Точно, фактор. Ходят слухи (а слухи идут исключительно от нее), что софит упал не случайно.

– Да ну! Вообще-то вам виднее, вы же давно работаете в этом театре, лучше знаете, кто чего стоит. И что слухи еще докладывают?

– Никому не скажешь? А то меня закопают…

– Я могила! – Для верности Иннокентий ударил себя кулаком в грудь. – Клянусь мамой, папой, братьями и сестрами – никому, никогда.

– Короче так: какая-то сволочь пооткручивала болты!

– То есть специально… сбросили на Боярову?

– В кого целились, я не могу сказать, – увильнула от прямого ответа Люся, – но упал софит на Сашку. И вот что интересно: не занятые в спектакле артисты бродили в тот день за кулисами. Почти всех я видела, еще подумала: какого черта приперлись на прогон? Репетицию своей хрени Пуншин отменил, чего им не сиделось дома?

– Так интересно же, что получилось у главного…

– Ой! – очередной раз махнула рукой Люся. – Ты не знаешь, какие это заразы. Что бы там ни получилось, хоть шедевр, им все не так будет. Раз их в спектакле нет, он заведомо плохой.

– Ох, Люся, теперь вы меня напугали. Это что ж выходит, в театре завелся преступник? Никогда бы не подумал, что артисты способны…

– Вот слушай меня: втихую на все способны! Наш главный – такого еще поискать надо, так нет же, втихаря заговор плетут, чтоб сместить его.

– Серьезно?! – ужаснулся Иннокентий. – А кого на его место?..

– Кого, кого… Пуншина!

– Это же абсурд! Геннадий Петрович классный режиссер, а Пуншин никакой. Да нет, очень плохой. Бездарный. Артисты дураки, раз идут за ним?

– Есть немножко. Все хотят блистать, все хотят быть первыми и ждут перемен для себя (!) после переворота.

– Блистать? – усмехнулся он, подразумевая: где блеском слепить народ, в дыре, что ли?! – А Саша причем? Ну и сбросили бы софит на Крокодила Гену.

Он как раз подогнал машину к подъезду, заглушил мотор и ждал, развернувшись всем корпусом к ней, а она не торопилась хватать тяжеловесные сумки и бежать домой к плите, утюгу, детям. Люся что-то там соображала про себя, выпятив губы и уставившись в одну точку. Лобовое стекло быстро залепил снег, в салоне было тихо – Иннокентий не включал музыку. Но вот она взглянула на молодого человека и, слегка наклонив голову, приперла его к стенке даже не вопросом, а утверждением:

– Нравится тебе Боярова!

– Ну, да, нравится. Только я не нравлюсь ей.

– Тю! А че ей надо? – вытаращилась Люся, потрясенная до глубины души. – Не пьешь, не куришь, не хамло какое, молодой и красивый. Мой Коля (муж любимый) говорит, что тебя нужно из монтировщиков в артисты перевести, а то у нас глаз не на ком остановить, не герои, а фуфло тощее.

– Ну, раз Коля говорит… – рассмеялся Иннокентий. – Только у меня таланта нет. И все же вы долго думали, значит, что-то вас настораживает? Я о Саше…

– А вот никак не пойму, при чем здесь Боярова, – задумчиво заговорила Люся, легко вернувшись к предыдущей теме. – Вот нестыковка полная. Наши артистки, конечно, от зависти зеленеют, так они же Бояровой в подметки не годятся, всем это видно.

– Значит, женщина? Поймите, Люся, я опасаюсь за жизнь Саши, вчера софит упал, а завтра что упадет? И, не дай бог, попадет.

– Вот не знаю, клянусь! – В подтверждение клятвы, она ударила себя кулаком в пышную грудь. – Но что я тебе скажу… Когда к нам приехала Боярова, ее сразу Геннадий Петрович ввел в репертуар – ну, так красоту такую грех не показывать людям. И вдруг однажды, месяца эдак через четыре, к нам приезжает мужик один…

– Откуда? – подхватил Инок.