Желтые розы для актрисы

Очнулась она только тогда, когда кто-то положил на ее кисть, лежавшую на столике у чашки с блюдцем, ладонь. На улице разыгралась стихия, шел дождь вместе со снегом, и Саша забежала в маленькую кафешку, взяла кофе с пирожным, села за свободный столик. В кафе было немало посетителей, пожелавших переждать водопад со снегопадом. Все чужие, а Пуншина, державшего ее за руку, увидеть здесь она не ожидала.

– Добрый день, – сказала Саша, высвободив свою руку. – Извините, я задумалась.

– Я это понял, – улыбнулся он.

Пуншин не понравился ей с первой минуты, ну, бывает: человек не сделал тебе ничего дурного, напротив, он тебя как бы принял (немножко свысока, но он же гений), вежлив и доброжелателен, а не нравится – хоть убей. Не нравилось вытянутое лицо со впалыми щеками, не нравилась блуждающая улыбка на губах и большие бледно-голубые глаза навыкате, а также редкие волосы до плеч и долговязая сутулая фигура. Ну, вот… по описаниям получился мерзкий тип, на самом деле тридцатитрехлетний Пуншин вполне симпатичный брюнет, коммуникабельный, настоящий душка и… скользкий какой-то. Возможно, таким он виделся только Саше, наше чутье не всегда справедливо.

– Хорошо, что я тебя встретил, – ласково начал Пуншин. – Давно хочу с тобой поговорить, да как-то не удавалось.

– Поговорить? О чем?

Ух, ты! Гений здесь не один, с ним верный слуга двух господ Радик (да, у него весьма радиоактивное имечко) по фамилии Малов. Он примерно того же возраста, что и Пуншин, ну, может, на пару лет старше – Саша не вдавалась в подробности. Некрасивый: с круглой пористой физиономией, узким лбом, который прикрывали похожие на паклю светлые волосы, с широкими дугообразными бровями над довольно большими карими глазами, толстыми губами. Коренастый и весьма силен физически, несмотря на небольшой рост, а по характеру – хитрый бес, чующий приплюснутым носом, где сорвать банк. Он принес два пива, плюхнулся на стул и сделал круглые глаза, будто только сейчас заметил слона:

– О, Сашка! Откуда ты?

– Из тумана, – пошутила она и переключилась на Пуншина. – Я вся внимание.

А действительно интересно, что гений задумал? При ней он поставил три спектакля, она попала только в сказку, роль Злой Колдуньи нравилась, но постановка выползла из провала благодаря артистам, да и дети – люди, умеющие прощать плохое качество. А два взрослых спектакля – убожество, зритель ходит на них плохо, но Пуншин в этом винит злую волю, правда, не произносит вслух имена виновников, не желающих рекламировать шедевры, всем и так ясно. У него образовалась собственная партия, небольшая, но крикливо-истеричная.

– Тебе не надоело играть в нафталинных спектаклях? – взял он быка за рога. – Не хочешь попробовать в современном кластере поработать?

– А что ты называешь нафталинным? – осведомилась Саша, подозревая, что он вербует ее. – Режиссуру Пинг-Понга?

– В нашем деле надо быть предельно честным, – сказал Пуншин с небрежным пафосом человека, получившего карт-бланш. – Безусловно, Пинг-Понг владеет ремеслом неплохо, но его время ушло, способ сценического диалога со зрителем устарел, он архаичен в выборе репертуара, а решение спектаклей… собственно, решения нет, у него просто рассказанная история. Мир шагнул дальше, ему нужен путеводитель и воспитатель современной эстетики, зрителя нужно дотягивать до своего уровня…

Саша подперла ладонью щеку, сидела и думала: и это он всерьез. Скажи ему, что бездарен, ни черта не понимает в режиссуре, что зрители вовсе не дураки – сразу заполучит кровного врага. Кстати, кстати! А чего это Пуншин так осмелел? Будто решает все в театре теперь он, а главного режиссера вчерась сместили. После премьеры «Виват, королева!» не стоило бы ему мечтать о смене власти, три спектакля прошли на аншлагах, что для города большой успех. И этот… слуга двух господ (если не трех) кивает, поддакивает – гнилая морда.

– Ты меня слушаешь? – вдруг услышала Саша, кивнула, мол, слушаю, и очень внимательно. – Хочу предложить тебе Ларису в «Бесприданнице»…

– Подожди… – остановила она Пуншина. – Ты же против архаики. Разве пьесы Островского к таковым не относятся?

– Хм! – Он откинулся на спинку стула и снисходительно продолжил: – Важно, что мы внесем в нее. У меня будет современное прочтение: никаких турнюров со шлейфами и камзолов, костюмы сегодняшнего дня, Лариса никакая не жертва, а хищница…

– Очень любопытно, только я не пою, – соврала она и не испытывала угрызений совести. – А Лариса должна потрясающе исполнять романсы, так автор написал.

– У меня она будет танцевать.

Охренеть! Бедный Островский.

– Еще любопытней. Но не я, Вадик, принимаю решение, что мне играть или не играть, распределение ролей делает главный. Знаешь, может, Пинг-Понг и устарел, но его спектакли заставляют зрителя плакать и смеяться, что не каждому режиссеру дано. Мне кажется, ты его рано списываешь… Ой, ребята, извините, мне же к зубному! Пока.