Желтые шторы, морская свинка и конец света

Пролетел ноябрь. В магазинах появились рождественские украшения, раза два выпадал снег, но не залеживался. Декабрь стоял удивительно теплый, и меня это радовало – терпеть не могу холода. Мама постриглась, купила новое пальто и поговаривала о том, что стоило бы опять заняться керамикой… можно ведь и печку купить, небольшую, обжигать всякую мелочь? Чашки там, пепельницы? Я тоже строила планы, играла в школьном театре, подумывала о том, чтобы написать пьесу, сочиняла стихи. Полина рисовала к ним иллюстрации – ломких глазастых людей с тонкими пальцами и волосами невероятных цветов. После уроков мы шли к ней или ко мне. Ко мне чаще – у нас в квартире места было больше. Пили чай или какао, жевали печенье, которое мама пристрастилась печь, сочиняли невероятные истории о приключениях в другом, волшебном мире. В моей комнате нам было удобно, но если мы оставались в квартире одни, то перебирались в комнату с камином. Даже если его не топили, здесь сочинялось лучше. «Как в замке!» – вздыхала Полина, она-то жила в панельном доме.

В один из таких теплых дней заявился отец.

Они с мамой, как говорили взрослые, «сохранили хорошие отношения», поэтому в доме у нас он время от времени появлялся. Я у них гостить не желала, хотя приглашали – и он, и его новая жена. Ленка молчала, в сетях меня не френдила, и я была этому рада.

На отцовские сообщения я отвечала аккуратно, а когда поехала с классом в Ригу, согласилась посидеть с ним в кондитерской. Он дарил подарки, спрашивал о школьных делах, звал поехать с новой семьей на курорт, потом мы разбегались, и я тихо радовалась, что живем в разных городах.

Бабушка – та, что с отцовой стороны, – даже как-то пыталась выговаривать маме: настраиваешь Дину против… Ничего подобного, я сама была так настроена.

Пожалуй, сегодня мое настроение немного изменилось. Даже на дежурный вопрос «как дела?» я ответила, для разнообразия, «хорошо». У нас ведь правда все было хорошо, отец это заметил.

– Красиво сделано, – одобрил он, оглядывая гостиную.

Тогда, в прошлой жизни, отец не раз предлагал установить камин и почти было уговорил маму, но тут случилось рыжее солнышко. Мне показалось, что он разглядывает нашу новую гостиную с небольшой досадой: не он сделал. Я рассказывала, как быстро и здорово все происходило, как мы с мамой выбирали шторы по каталогу, потом перескочила на рассказ о школе – проговорилась, что дружу с Полиной, он, кажется, обрадовался. Я сварила какао, отец поставил на стол коробку конфет. Уже очень давно у нас не было такого разговора.

– Хорошо у вас! – сказал отец, кивая в сторону камина. – И маска хороша. На ярмарке купили?

– Мама сама сделала, – пожала я плечами.

– Все-таки занялась! – кивнул он. – Правильно сделала!

И я разозлилась: занималась мама уже не при нем, но все-таки достаточно давно, чтобы во время редких визитов он мог об этом узнать.

– Вообще-то давно уже, – буркнула я, уткнувшись в чашку.

Хорошее настроение мигом улетучилось. Отец понял, что ляпнул что-то не то, неуклюже попытался вернуть разговор на прежние рельсы, но, к счастью, домой вернулся Эрик.

Я вцепилась в его появление как в спасательный круг и наотрез отказалась понимать намеки: может, девочка хочет с папой наедине поговорить? Так что беседу мы продолжали втроем и разговор шел в основном о ремонте. Мужчины держались дружелюбно, но невооруженным глазом было видно, как же они друг другу не нравятся! Я-то это быстро просекла и еле сдерживалась, чтоб не захихикать: надо же, ревнуют! Причем про Эрикову ревность и неприязнь я думала с умилением, а вот отец вызывал у меня только злорадство. Опомнился!

До «опомнился», конечно, было далеко. Вскоре папа начал прощаться, маму он так и не дождался – да и хотел ли? Мы попрощались в дверях, он помялся, хотел что-то сказать, но выговорил только:

– Передавай маме привет. И приезжай в Ригу… все-таки.

– Ага… – кивнула я и добавила про себя: «Привет передам, а в дом к тебе – ни ногой!»

В гостиную я вернулась выжатая как лимон, пожалела было, что тут же не ушла к себе, но отчим не позволил раскиснуть окончательно. Он прекрасно умел слушать, хотя рядом с ним можно было и молчать. Однако вскоре мы непринужденно, как всегда, болтали. Потом разбирали задачу, которая у меня не вытанцовывалась, готовили обед к маминому приходу. С отцом у меня так не выходило. Даже когда он еще жил с нами, то возвращался обычно поздним вечером, уже и уроки были сделаны, и еда готова, и разговоры переговорены – с мамой.

Недели через две папа приехал снова.

На сей раз никаких дел у него, похоже, в городе не было, он именно к нам приехал. Даже в школу пришел, на концерт. Мы с Полиной там тоже участвовали, показывали отрывок из шварцевской «Золушки»[1].

Мама сидела рядом с Эриком, и они, пожалуй, были самой красивой парой в зале. Полине я этого, конечно, не сказала – да ей и неважно было, она своих родителей обожала. Они тоже расположились в первом ряду и не сводили глаз со сцены.