Желтый

Убедившись, что не только эту цитату, вообще ничего не нужно дополнительно объяснять, люди натурально понимают все с полуслова, ловят на лету и ловко отбивают подачи, Люси позволила себе расслабиться, как на настоящей прогулке с друзьями, и просто счастливо гнать все, что взбредет в голову. Об освещенном факелами переулке, который иногда появляется на месте вон того тупика; магазине подержанных канцтоваров, скрытом сейчас за железными ставнями, поскольку работает только после полуночи, да и то не всегда; стеклянных птицах из Лейна, иногда залетающих в наши края; торговках ворованными снами, поджидающих покупателей в подворотне через дорогу. Показывать экскурсантам проходные дворы, где вместо цветочных ящиков используют старые умывальники и солдатские сапоги; лестницу, ведущую в никуда, то есть, в глухую стену, где нет ни намека на дверь; окна полуподвальной квартиры, где якобы отсиживается василиск, изгнанный из-под Барбакана ремонтом, с утра до ночи смотрит телевизор, радуется, что наконец-то нашел крепких людей, не падающих замертво от его взгляда, и можно увидеть, как они живут; палисадник, обнесенный оградой из старых зеркал, в которых, если смотреть не пристально, а боковым зрением, вместо самых обычных нас отражается неведомо что. Стращать их невидимыми котами, которые любят ронять одиноких прохожих, по кошачьему обычаю путаясь в ногах; учить строить маршрут прогулки с помощью гадания на монетке, которую честно подбрасываешь на каждом углу, чтобы выбрать, куда повернуть; запрещать трогать руками глубокие трещины в стенах, якобы оставшиеся от нежных прикосновений влюбленного в город Кроноса – держитесь от этих трещин подальше, если не хотите, чтобы время для вас пошло вспять! В общем, на полную мощность включила «радио Люси», трещала, не умолкая, посмеивалась над собой: «Историй всего четыре» – было у Борхеса, он сдержанный человек, а со мной вы попали, у меня – миллион, честно его заработала, висела в ветвях на ветру девять долгих ночей, отлично провела отпуск, рекомендую всем!

Город тоже был в ударе, не хуже, чем сама Люси. Уж насколько она привыкла встречать на своем пути сюрпризы – забавные надписи и рисунки на стенах, причудливые инсталляции или просто отдельные удивительные предметы, расположенные в самых неожиданных местах, чудаков в нелепых нарядах и настоящих городских сумасшедших, выкрикивающих загадочные пророчества, каштаны, цветущие среди зимы – но сегодня необязательных чудесных нелепостей было как-то подозрительно много, как будто все они уже одной ногой стояли на Этой Стороне. Даже глинтвейном их напоили, почти в самом начале маршрута, хотя обычно до открытия Рождественских ярмарок горячее вино на улицах не продают, а тут бесплатно достался, ряженые в костюмах дракона и зайца стояли посреди улицы с котлом, угощали прохожих по случаю дня святого Мартина[9]. Обычно все-таки так не бывает. Перебор.

Видимо, поэтому Люси и ждала трамвая с такой непоколебимой уверенностью, словно сама его заранее заказала и даже предварительно оплатила поездку. И не просто ждала, а изменила маршрут, повела своих экскурсантов в район крытого рынка, где остановка трамвая появляется чаще всего. То есть, конечно, и там далеко не всегда, гарантий в таком деле быть не может, но на то и даны человеку горячее сердце и дурная башка, чтобы умел надеяться, на ровном месте предчувствовать чудо и заранее благодарно перед ним трепетать.

Люси толком не поняла, в какой момент все стало не так. Не заметила перелома. Вроде бы только что было отлично: они прогулялись по улице Соду, свернули в очередной Люсин любимый двор, разглядывали там яркие, почти не выцветшие с весны рисунки на дощатых стенах сараев, темных от времени, дождей и общей меланхолии подгнивающей древесины – не обычные граффити, а явно постановочные наброски обнаженной женской натуры, сделанные твердой, умелой рукой. Рассматривали их, подсвечивая телефонами, удивлялись, смеялись, гадали, откуда такое взялось, всуе поминали Тулуз-Лотрека и Бэнкси; Митя в шутку предположил, что художник сговаривался с привокзальными проститутками, водил их к этим сараям позировать, по-быстрому за двадцатку, а его жена вдруг спросила: «Откуда ты знаешь расценки?» – так неожиданно резко, таким сварливым, скандальным тоном, что всем остальным стало неловко и одновременно скучно, словно уже много лет ежедневно слушали эти препирательства, и не видели им конца.

Люси опомнилась первой, сказала себе: да ну, ерунда, кто угодно имеет право неудачно пошутить. А вслух предложила: «Идемте, времени мало, а я хочу показать еще кучу всего!»

Особого энтузиазма ее предложение у скисших экскурсантов не вызвало, но и возражать не стали. Уже хорошо.