Желтый

– Говорю и сама не верю, – вздыхает Люси. – Тем не менее, в тот момент я действительно думала так. А мои экскурсанты, совершенно чудесная пара, муж и жена, всю дорогу держались за руки, как на первом свидании, стали смотреть друг на друга с таким отвращением, словно ничего гаже в жизни не видели. При этом она пыталась в него вцепиться, а он – ускользнуть. Даже думать не хочу, что при этом творилось у них в головах.

– Не хочешь – вот и не думай, – говорит Стефан. – Лучше скажи, что вокруг в это время происходило? Обычная обстановка или некоторые нюансы?..

– Да сплошные «нюансы»! Вообще ничего кроме них. Вместо Соду какая-то левая, ни на что не похожая улица, хотя в тот момент она казалась мне знакомой, словно каждый день здесь хожу. Такая унылая и зачуханная – другого слова не подберу! – что впору повеситься. Вокруг темно, все закрыто и заколочено, кроме пивной, у входа в которую какой-то стремный пьяный мужик – то есть вряд ли, конечно, настоящий пьяный мужик, но тогда я как-то не усомнилась – крутился, как дервиш, и…

Стефан, не дослушав, хватается за голову и говорит что-то вроде «хенасси друнгаррум»; скорее всего, просто ругается на одном из полутора тысяч забытых им языков, – думает Тони. На самом деле даже хорошо, что ругается. Теперь, может, ничего и не скиснет. И камни не треснут, и воды двух рек не напитаются ядом, и небо не рухнет на землю. Великое дело – вовремя спустить пар.

– Вы там пива случайно не пили? – наконец спрашивает Стефан. – Или чего-то другого? Не пробовали еду? Что с тобой все нормально, сам вижу. И эта женщина, – кивает он в сторону спящей Жанны, – тоже в порядке. А остальные?

Люси мотает головой.

– Никто ничего. Мальчики сперва решили зайти выпить пива, но передумали. Быстро опомнились; собственно, после того, как Жанна стала орать: «Все не так!» Тогда это казалось глупой, неприличной истерикой, но все равно подействовало, как пощечина – на всех разом, не только на меня. Думаю, она-то нас и спасла. И музыкант с саксофоном, но он включился уже потом. А сначала мы все от ее крика начали приходить в себя. Ну и дальше уже нормально все было: переглянулись, поняли, что какая-то хрень здесь с нами творится, и надо удирать. И вышли оттуда, кстати, очень легко – вот за это как раз музыканту спасибо, как он заиграл, так и проход появился…

– Музыканты в этом смысле очень полезный народ, – кивает Стефан. – Что они точно умеют, так это людей из задницы вывести, даже когда сами на ее глубочайшем дне сидят. Ну и судя по тому, как вы все быстро опомнились, степень достоверности была не особо высокая; навскидку, вряд ли больше пятнадцатой. Это вам, надо сказать, крупно повезло.

– Степень достоверности – чего именно? – вдруг спрашивает безымянный, все это время молча сидевший в дальнем углу, как сирота на празднике. Мягко говоря, не совсем его стиль.

Стефан снова повторяет свое «хенасси друнгаррум», или что-то вроде того; похоже такой уж это язык, что не все его звуки можно услышать человеческими ушами. И нечеловеческими тоже явно не все. Но они все равно каким-то образом присутствуют в речи, и это чувствуется, поэтому слова так неразборчиво звучат.

– Та самая дрянь, которую мои ребята окрестили «Серым Адом», – наконец поясняет Стефан. – Определение, на мой взгляд, не шибко удачное, Люсина «мрачная свинская щель» – и то гораздо точней. Но чтобы не умножать скорбную терминологию, пусть будет «Серый Ад». Крайне неприятный морок; проще говоря, редкостное дерьмо. Портит все, к чему прикоснется, низводит до самой низшей октавы. В этом его суть.

– «До самой низшей октавы», – зачем-то повторяет Люси. – Не уверена, что я тебя поняла.

– Сейчас поймешь. Ты сегодня своими глазами видела самое худшее из того, что могло произойти с этим городом. Каким он стал бы, не будь у него, к примеру, нас. А у всех остальных его жителей – ни ума, ни сердца, ни проблеска того, что принято называть «душой», одни только голодные рты да пугливые задницы. И одновременно ты сама превратилась в наихудшее из того, на что потенциально способна. Твоих спутников это тоже касается. Понимаешь теперь, почему они с таким отвращением друг на друга смотрели? Что творилось в их бедных головах?

– Понимаю. Еще бы мне не понять, саму от всех в тот момент тошнило: мерзкие, отвратительные людишки, даже хуже, чем глупая неудачница я. Но если это и есть наихудшее из возможного, то знаешь… Объективно я – вполне ничего. Потому что даже в этом сумеречном состоянии оказалась способна понемногу дотюхать, что оно – просто дурная карнавальная маска. И смогла нащупать под этой маской что-то вроде живой настоящей себя.

– А вот это бесценно, – серьезно кивает Стефан. – Именно так и выглядит первый шаг в бессмертие: когда тебя настоящую уже никакой Серый Ад до конца не сотрет. Ты-то его, конечно, уже давным-давно сделала. И великое множество следующих шагов. Но сегодня на практике, очень наглядно убедилась, что это так. Хотя обстоятельства места и времени твоего триумфа мне все равно не нравятся. Серый Ад – дурное излишество, и без него можно о силе своего духа узнать.