Желтый Ангус

И вспомнил после коммента в фб про моего первого, что ли. В 9 классе, кажется, я шел через Крымский мост к ЦДХ, навстречу – такой бродяга, он мне поклонился с улыбкой и молча пошел дальше. Те они, ради кого придумали списки и коллекции – чтобы научиться легко забывать. По Прусту, Федорову или из городского ахматовского сора все оживут? Не все – и в честь отказников в привокзальной урне просто распустится безвременник. Коммент вот его сейчас оживил.

Вороны в парке шампольонами расшифровывают клинопись инея на пергаменте листьев – записка от заморозков встающим позже.

Великое ускользание. Утро всегда нас опережает, а от ночи остается непопробованный кусочек. Но песчинка никогда не поймет намека, на то она и песчинка.

В детстве глубина, толща воды давит на все рецепторы чувств. Потом всплытие, жиже, кессонная и другие болезни… И финальный взрыв по дороге к небу. Медузный фейерверк!

Не потому ли так странно, что мир останется после нас, что он исчезает каждой ночью вернуться? (Ребенок, играя в прятки, закрывает панамкой глаза и удивлен, что его нашли.) Рай, самый долгий кошмар.

Так я мыслю языком или мыслями? Звуком. А почему не гоню мысль, которая приходит, хромая на костылях звука? Она же еще не готова войти в Дом бытия!

Засыпать – что открывать дверь незнакомым.

Дождь в Риге идет бесшумно, черными латвийскими котами.

Студенты из Африки раздают рекламки у метро – мода на черные подснежники.

Человек, как сломанная мясорубка: перемалывает спокойствие мира в.

Наделить слова смыслом – надеть на них защитную маску лжи.

Татлин очень не любил Малевича. Когда Малевич умер, его тело привезли кремировать в Москву. Татлин все-таки пошел посмотреть на мертвого. Посмотрел и сказал: «Притворяется» (беседа И. Врубель-Голубкиной с Н. Харджиевым).

Потерять красоту – к свободе.

С возрастом хочется не читать, но перечитывать. Но в старых любимых книгах находишь еще меньше, чем в новых. Проститься с чтением, как до этого с собой, или начать писать пустотой из себя?

Я абсолютно стандартный турист, разве что люблю сидеть в кафе, смотря со стороны, и ходить на кладбища (Сан-Микеле – лучшее что есть в Венеции!). Среди густых надгробий и часа пика памятников – не тесно.

Посолив, холод хрустит землей.

Мне нужны крючки! Я не могу вытянуть рыбу будущего без крючков надежды в нем.

Детективы – то же порно. Порно возбуждает одни рецепторы, детективы – нервные окончания любопытства.

Ветер, поскуливая, гонится за отарой облаков. Как Ахиллес за черепахой.

Подоткнуто одеяло – чьей молитвы? Но вот утро. Голые ветки деревьев в небосмоге – как ребенок разводит нудную манную кашу.

Одно из самых первых моих воспоминаний – звук пароходной трубы, простуженная глотка Моби Дика… Я и сейчас, иногда бывает, слышу его во сне, хоть и все реже (удаляется пароход или берег?). Но в «порту семи морей», где я родился, с морями плохо. Откуда этот звук? Мячиком из-за какого забора забросило это эхо? А может, это был просто гудок взрослого грузовика, заехавшего в детский автопарк?

Потерял бабочку, выгуливая на поводке из паутинки. Улетела на белые цветы. Вознаграждение гарантируется миропорядком!

Подумал – из-за мобильных телефонов на моих похоронах ведь может никого не быть. Мобильный запаролен, мама не знает телефоны моих друзей. Друзья, и самые близкие, не знают домашнего. Нет, не то что бы я хотел видеть марши энтузиастов над могилой, но как-то грустно – совсем одному. Как совсем один знаю пароль от своего мобильного.

В метро видел добро – маленькая девочка дала нищенке милостыню, потом подбежала к ней еще и погладила спину. (Монетку ей дали родители, но погладила она – от себя.)

Небо вода глаза одного цвета – льда декабря. Зимние дни темноты – переворачивающиеся песочные часы.

Старческие пятна на коже – цвета опавших листьев. (Розанов соберет свои короба.)

Лучшие тексты приходили ко мне на границе, когда заполнял документы на въезд в страну сна. Только утром, конечно, все их забывал. В детстве мечтал о таком огромном конусе изоляционной ленты, куда записываются все твои мысли. Соткать людей не из их праха, а из развеянных при жизни их слов. Бог как ЭВМ в федоровском межбиблиотечном каталоге.

Трепетная тварь.

Соседка в окно зовет со двора сына: «Витя, домой! В школу пора!». Мальчику Вите, как и мне, 36. И он здесь почти не живет.

Каждая женщина рисует по утрам своего личного Дориана Грея.

Обмылок луны, синька неба линяет, пена облаков. Ночными тарифами стирать дешевле.

Политика и народ – «обе вы хороши» (Маргарита лающимся над общей плитой в коммуналке). А элиты разогнаны по солипсическим углам, подрагивают ножкой в снах прикормленных и не очень; и лишь изредка просыпаются дежурно революционно побрехать на эхо теней в углах напротив. Падал злой снег. Доллар. Дождь.

Беспокойными углями затухает сознание засыпающего, а уж у бессонника – какой-то вечный огонь в снегах в степи, потушенный, как в новостях было, по-пионерски…

Некоторые слова сильны только тогда, когда не записаны. Безвидные голубиные сперматозоиды мира.