Желтый дьявол. Том 1

Идет на кухню. К хозяйке:

— Анна Григорьевна, скажите, меня никто не спрашивал?

— Нет.

— А те, что давеча приходили?

— Те спрашивали какого то Резникова. А у нас такого никогда и не было.

— Так-так, а вы что же?

— Что же… я и говорю: у нас жилец Смирнов, да я с мужем.

— И все?

— Все.

— А они что?

— Они то что? Молодежь! Похохотали и ушли.

— А зачем им Резников — не говорили?

— Нет. Вы что же так ими интересуетесь? Вы их знаете?

Руки по швам. Нервное движение пальцев.

— Что вы, что вы! Я никогда о них и не слыхал. Я только так…

В передней кто-то стучит.

— Вероятно к вам, гражданин Смирнов.

— Кто же это?

Вбегает Танючка. Звонким веселым голоском:

— Здравствуйте, здравствуйте, хорошо, что застала!

— Пойдемте, пойдемте ко мне! — спешно провожает Резников ее в свою комнату.

Танючка сбрасывает тужурку и тут же выпаливает:

— Я к вам по делу, товарищ Рез…

Резников подбегает к ней и всей ладонью зажимает рот.

— Ради… всего! Тише! Тут все слышно. Не произносите моей фамилии. Я тут Смирнов…

— А-а… — только и может выдавить Танючка, сообразив страшную важность Резниковского сообщения.

— Вот вам бумажка. Напишите, в чем дело, — шепчет Резников Танючке на ушко.

Танючка пишет:

«Сегодня явка у… нужно быть всем обязательно».

— Явка? Не пойду, не пойду! Что они — сумасшедшие! В такое время: кругом шпики, все расконспирировано… Нет, не пойду!

— Велели, обязательно! — дышит Танючка в ухо Резникову.

— Не пойду! А ты иди домой. Вот тебе книжка, если кто по дороге спросит, где была, — скажи к дяде — за книжкой.

Он подает ей томик Лермонтова и выпроваживает ее.

— Что же вы так скоро барышню-то отпустили, — улыбаясь, говорит Янна Григорьевна.

— Это внучка моя. За книжкой пришла, почитать этак… Знаете — дома скучно…

— Да-да, — сочувственно кивает хозяйка.

Что это она, — думает Резников. Не подозревает ли что.

— Ха-ха-ха — беспричинно смеется он. — Молодежь — все книжками балуется…

И, чтобы окончательно замести следы, берет хозяйку фамильярно под руку и говорит:

— А нам так и в козла играть хорошо.

— Что ж… сыграем, — дружелюбно соглашается хозяйка.

3. Снова в гору

Ветер свистит и рвет.

— Ну-ну, не отставайте, товарищ центро-сибирец! Это вам не Иркутск, — покрепче, покрепче шагайте…

Клочьями сквозь ветер долетают слова и смех Кокушкина.

Три темных фигуры скользят по щебню, карабкаясь в гору.

— Будь проклят ваш Мальцевский овраг, — сзади кряхтит и ругается бас.

Лезут…

Вот уже гребень сопки:

— Дайте хоть передохнуть, — опять сзади, просительно.

Сжалились — останавливаются.

Оборачиваются, подставляя спину ветру, и бас ахает…

Небывалой панорамой лег сказочный город там, внизу — к бухте сбегая многочисленными ручейками огней. Огромным амфитеатром раскинулись скалистые кручи — далеко в море замыкая круг рогами: Тигровым и Черным мысом.

Клочья облаков по небу.

Черными пятнами внизу бухта.

В просветах — белые полосы.

Вон там, в прорыве, у входа в море — серебряная синь по ряби залива — лунными бликами.

— Чертовски!.. — только и может пробасить он.

— Ну, отдышались, товарищ, — опять Кокушкин, — и первым вперед еще выше…

— Ох… сзади вздохом…

Впереди, выше — заминка… и голос:

— Держи вправо.

— Нет, влево, — ответом Кокушкин.

— Пароль?

Кокушкин в темноте близко на ухо тому:

— «Снова в гору».

Ему ответом:

— «Прямо и круче налево».

Прошли.

— Ох, еще выше… — слышно жалобно сзади.

— Еще, — насмешливо шопотом впереди.

— Ох… — протяжно.

В разрывах облаков луна да звезды.

Шорох — далеко слышно гальку.

Низко надвинута на глаза широкополая шляпа — поворачивается часто… крадучись ногами, прихрамывая… перебежками от дома к дому по теневой стороне. Потом — в ущелье Рабочей Слободки, во тьму.

Вздох облегченья…

И только шагнул дальше — ослепило.

Под самым носом электрический фонарь…

— Кто?

Чакают зубы… рыжая борода трясется…

— Пароль, — снова, и дуло револьвера в полосу света к глазам:

— …Сссс-с-свой…

Смех. Гаснет фонарь.

Тьма.

Еще одна фигура из тьмы на гору.

Остановилась…

Точно приросла к гребню сопки — широкая, коренастая.

Лунным бликом из туч: — это — Раев…

Стоит крепкий, спокойный, смотрит вниз на город: он знает его тайны. Он любит его вечно бурлящую авантюрную политическую обстановку.

Он любит борьбу в нем — тонкую, ловкую — страшную: не на живот, а на смерть…

Борьба эта совсем было замирала — слабли силы большевиков. Но вот сегодня опять начинается.

Недаром же он и сейчас поднялся в гору — на самый гребень: в самую гущу Рабочей Слободки.

Смотрит: а город оттуда — огромный, сверкающий — дышит тяжело, жутко, по чужому… — своими шантанами, разгулом офицерства, бесконечными контр-разведками, разноязычной оравой врагов, китайскими опио-курильнями, пьяным торжищем женского цветного тела — рынок интервенции…

— Погоди, — огромным кулаком ему, — будешь наш, вычистим до тла…

И зашагал, крепко, уверенно:

— Снова в гору.

4. В подполье

— Ни черта не видать… — ощупью Раев из сеней.

— Вот и хорошо, — молодыми голосами в ответ.

— Ну, вы там, куропатки — закрякали… шагнул, остановился:

— А сесть где?