Желтый дьявол. Том 2

— Ты думаешь, такой побег возможен?

— Конешно — отвечает Ефим. Его рот набит салом. Он торопливо прожевывает его.

— Таро отдал приказание перевести к нему Ольгу на следующей неделе.

— Ну?

— За это время можно подготовиться. В дороге ее отбить, думаю, удастся.

Ефим отправляет в рот новую порцию.

Штерн думает.

— Хорошо. Попытайтесь. Пусть организацию побега возьмет на себя Ильицкий. Передай ему это от меня.

— Ладно. Еще есть новость.

— Какая?

— Японцы узнали о твоем присутствии. Тебя ищут.

— Не сомневаюсь.

— В сопки посылаются шпионы… To есть я предполагаю, что их несколько, но я-то знаю только об одном.

— Кто?

— Люкс. Низенький такой, черный. Работал прежде у Тонконогого и, говорят, шпионил белым. Его давно бы следовало убрать.

— Где он сейчас?

— Не знаю.

— Либкнехт! Слышал?

— Да!

— Ты едешь по отрядам… Так вот возьми на себя обязанность выследить этого Люкса. Найдешь — арестуй и привези ко мне… Живым… Он мне нужен. Понял?

— Есть!

Через два дня приехавший из Никольска подпольщик рассказывает, что он видел на вокзале трех милиционеров, прибывших из Кондратенковой. Они привезли тело товарища, убитого в стычке с партизанами. С ними вместе был низенький черный человечек, спасенный ими от партизан. У него подергивались губы и бровь. Он сел на харбинский поезд.

Здесь же находится и Либкнехт — он только-что сегодня утром вернулся из об‘езда.

Штерн смотрит на него.

— Твое дело?..

— Да!

— Ушел, значит? — Штерн опять на Либкнехта.

Тот вдруг как молния — решив что-то:

— В Харбин? — вскакивает Либкнехт — это вредный человек. Его надо ловить.

— Да! — задумывается Штерн. Потом, быстро повернувшись к Либкнехту:

— Поезжай в Харбин.

— Есть!

3. Пакет

— Из города пакет! — ординарец подает Штерну конверт большой, тяжелый, длинный.

Штерн распечатывает.

«Осмелели совсем, — думает: — такой пакет через вражеский стан…»

А там — карты, шифр… сводка неприятельской контрразведки о Штерне и его партизанских отрядах… Приказ всем карательным отрядам, идущим в тайгу, — захватить Штерна живым, в крайности… убить подкупом, шпионами, провокацией, как угодно…

На полях вверху приписка красными чернилами: «Об‘явлена награда в десять тысяч иен. Бутенко», а внизу химическим карандашом приписка:

«Будь осторожен. Федоров».

Есть тут же сводка и владивостокского Ревкома с дислокацией колчаковских войск — гарнизонов приморья и отрядов.

Отдельной запиской сообщается, что скоро отправляется партия молодежи снова в область. Баев делает приписку:

«И мы раскачиваемся — скоро тронемся».

Еще одна маленькая записка. Сложена она, как аптекарский порошок. Штерн раскрывает, — там:

«Ольга освобождена…»

Чуть вспышка глаз — больше ничего. Дальше:

«…доллары сделали свое дело у ходей. Выехала в сопки с Кононовым. Жду разрешения отправиться к тебе. Здесь тошно — длинноногие журавли осточертели. Ильицкий».

— Алло! Кто говорит?

— Маска…

— Вам известно — эта женщина похищена по дороге из китайской тюрьмы в наш вагон с охраной.

— Ольга? — по губам маски проходит улыбка.

— Да, ее так зовут… — Таро закусывает губы. Зеленые огоньки в глазах.

4. По веревочке

— Снидай, сынок, снидай! — и старуха наклоняется и заглядывает через плечо Николаю в лицо, — в штаб идешь?..

— Угу… — прожевывая большой пшеничный ломоть, отвечает тот.

— Мои тоже сынки — уси там, в партизанах…

— Пора такая пришла, матка… — говорит важно Прохор, мужик с окладистой бородой. Он же и староста деревни Угодинзы, он же и начальник гарнизона… и муж ее старшей дочери — зять.

— Яка пора?.. Посивы сгинут — воевать будете…

Прохор улыбается:

— Колчаков прогоним, новое засеем… — спокойно отвечает: дескать, что с нее — стара, не понимает…

Старуха не унимается:

— А что, сынку, балакают у городу о нас — бунтують-де хрестьяне…

Прохор поясняет:

— У нас здесь все трошки думают — а как у вас там в городу, во Владивостоке. Говорят о нашем восстании — сила-дескать… Или так себе, думают… Что рабочие — будут помогать?.. Оружия у нас мало… Ну, и пулеметов нет… Помогут, а…

Николай им рассказывает, как рабочие готовятся к уходу в сопки — оба слушают. Старуха сокрушенно вздыхает…

Входит в избу старик. Перешагнул порог, остановился и широко крестится на передний угол с целым иконостасом древней живописи икон.

— Прохор Яковлевич! — Хлеб да соль… — подходит.

— Вот и ваш провожатый, — говорит Прохор.

По вязкой глинистой проселочной дороге, по весенней распутице идут двое: молодой — сразу видно горожанин, в сапогах; и старик в лаптях и свитке.

Старик говорит:

— Штаб приказал доставлять, бумага есть… Ну, только у нас все ушли в партизаны, остались старики да маленькие… Вот яки, как я… На связи…

— И не сердишься, старина? — Николай шагает рядом, смотрит на него… — крепкий еще старик, проворный на ходу.

— Я що? — мир порешил, стало надоть… Вся громада поднялась — война… Слыхал Гордиевку, что под Сучаном…

— Слыхал…