Желтый дьявол(Том 3)

На Полтавской з — бешеная работа. Здесь оперативный штаб Приморской области. Здесь работает и управляет Штерн. Есть и другой штаб, разместившийся широко и помпезно в бывшем шантане «Аквариум», там Мерецкий командует на бумаге — представительствует с генералами: это все ширма для союзников. А здесь, в маленьком, двухэтажном каменном особняке, творится настоящее дело — перековывается разношерстная партизанская армия в регулярную Красную армию Приморья.

Здесь работает Штерн. Тот Штерн, которого любят и знают рабочие, крестьяне и казаки от самого Байкала до Тихого океана.

Небольшая, чисто выбеленная угловая комната. Большой стол у окна. На нем карта. По стенам еще несколько различных карт. За столом с карандашами в руках, углубившись, склонились двое. У одного — черная кудрявая голова, у другого — русая с четким английским пробором.

В черной голове мысли: «А славный он парень: и умница, и широкий размах, и огромная военная эрудиция, и знаток Востока… только… чуть-чуть увлекающийся… Но ничего — обработается; теперь уже совсем наш стал. Искренний… сердечный… молодец. Он будет хорошим помощником в организации армии. Надо его послать в район — пусть проинспектирует части. Ближе познакомится с партизанами, к ним привыкнет. Да и они его узнают… Пошлю. На днях же…».

А в голове с пробором думы: «Удивительный человек этот Александр: какая-то тысячевольтная батарея, заряженная на бесконечное количество часов. Никогда и тени усталости. А спит неизвестно как. И как он красив чертовски! Не даром же она его любит. Герой, настоящий герой… И трудно угадать — любит ли он ее…».

«Эх… — пробор вздыхает. Продолжает думать: — Зато как же я ее люблю… и чем меньше надежды, тем больше… Ведь я даже не видел их ни разу вместе. Удивительные люди, новые какие-то… У них все по-новому… А я… А какая она деликатная: ведь ни разу даже намека не сделала о моем прошлом, а ведь все знает… Как она умеет уважать и чутко чувствовать несчастье другого…».

Стук в двери.

— Войдите! — не отрываясь от карт, говорит Штерн.

Входит адъютант. Подает небольшой пакетик, изящно сложенный.

«…Наверное от Ольги…» — мысли в голове у Буцкова. Он скашивает глаза на конвертик, — там четким мелким женским почерком: «Товарищу Штерну. Лично». «Ясно — от нее».

Александр недоумевающе смотрит на пакет. Распечатывает. Пробегает глазами. Улыбается.

— Товарищ Буцков, прочтите-ка… — И через стол подает листок розовой бумаги Буцкову. У того даже рука чуть дрогнула. Взял, читает.

— Не понимаю, что… — И потом вздох облегчения. — Да… Одна из пострадавших от интервенции… Да-а!..

— Вот, вот… Скажите пожалуйста адъютанту, чтобы кого-нибудь из более расторопных людей послал посмотреть. Может быть, правда.

Буцков встает.

— Да узнайте, есть ли здесь Кононов…

— Кто он? — Буцков остановился.

— Партизан один. Один из самых отчаянных наших разведчиков, был у нас все время в сопках. Любит всякие таинственности. Надежнейший парень… Хлебом не корми — дай только ему что-нибудь такое: он живо все разузнает…

— Хорошо. Я его вызову… к вам?

— Да, да! Я с ним лично переговорю.

Веселое солнечное мартовское утро. Золотой Рог расцвечен флагами иностранных военных кораблей.

На рейде тишина. Толпа народа сгрудилась по Светланской, по берегу — на адмиральской пристани.

В толпе провожающих преобладают женщины.

Некоторые смеются, иные плачут.

— …Проклятые интервенты… Ишь длинноногий аист — смеется.

На борту американского военного транспорта солдаты. Они весело перекликаются с остающимися, показывают друг другу на бывших своих возлюбленных. Или угрюмо и молчаливо посасывают свои коротенькие трубочки.

— Ишь ржут, крокодилы долговязые… дармоеды… обманщики… — Какая-то женщина с ребенком на руках истерически крепко ввинчивает в борт корабля русское крылатое напутствие.

— Ты что думаешь, толсторожая свинья, я так и посмотрю на тебя?.. Нет!! Вот брошу твое отродье в море за тобой — пусть сдыхает… а ты, собака, смотри…

Женщина высоко поднимает завернутого в тряпье ребенка, что-то кричит истерично, а потом, рыдая, падает на плиты причала. Ее подхватывают какие-то сердобольные женщины. Уговаривают.

Но вот на «Бруклине» взвивается сигнал к отплытию. Дробь барабана. Вой сирены. Матросы и солдаты на шканцах шпалерами вытягиваются вдоль бортов крейсера и транспортов. Оркестр на крейсере играет национальный гимн. На военных транспортах американская пехота берет на-караул.

Бу-бух!.. — грохочет залп орудий левого борта с крейсера, и в ответ ему:

— Бух-бух… бух-бух… — салютуют все военные суда рейда.

Музыка «Бруклина» переходит на бравурный марш.

На последнем транспорте, на баке, двое американцев отдувают чечетку — звонко долетает она на берег.

Вдруг, среди шума, на берегу раздается какой-то глухой вопль, какие-то крики.

Несколько японских часовых бросаются к ящикам — вопль вырывается оттуда.

Кононов тоже пробирается к ним.

— Аната! Ломайла!.. — говорит он и торопливо начинает с японцами взламывать крайний ящик. Подходят несколько милиционеров. Подбегают и тут же суетятся две какие-то подозрительные кепки.