Желтый дракон ЦЗЯО

Он еще никак не мог смириться с мыслью о том, что ему, Красному Жезлу, пришлось уступить какому-то нахальному молокососу. Но сейчас злоба против Гуна, которая переполняла его в субботу, выкипела. Двести тысяч, конечно, жалко. Зато у него есть теперь такие деньги, что он способен купить даже личную охрану Желтого Дракона. Красный Жезл так испугался мелькнувшей в голове мысли, что оглянулся по сторонам. Нет, не стоит зарываться. Желтый Дракон сотрет Красного Жезла в порошок даже с его деньгами. Достаточно того, что покончено с Белым Бумажным Веером. Вспомнить об этом было приятно. "Конечно, я вам устрою побег, "старший брат", — со злорадством подумал он, — но не моя вина, что, пытаясь улизнуть, вы получите пулю в спину". Красный Жезл пожалел о том, что не увидит, как будет умирать Белый Бумажный Веер. А как приятно было бы посмотреть на его предсмертные судороги! Просто стоять и смотреть, как он будет корчиться. А еще лучше было бы устроить над ним суд во время ритуала. И хотя это было исключено, Красный Жезл попытался представить себе, как он стоит с мечом в руке, а рядом — бледный, трясущийся Белый Бумажный Веер со связанными руками... В полкой тишине присутствующие слушают приговор...

Красный Жезл любил созерцать казнь во время ритуалов. Но еще больше он любил собственноручно отрубать головы приговоренным. В такие моменты он чувствовал, как сладкая истома разливается по всему его телу. Однако ему всегда казалось, что ритуалам возмездия чего-то не хватало. Только он никак не мог понять — чего. И только сейчас, рисуя в своем воображении казнь Белого Бумажного Веера, он понял: им не хватало эмоциональности, неистового вдохновения. Он вдруг явственно вспомнил подобное зрелище, виденное им давным-давно в Китае, когда он был еще не Красным Жезлом, а четырнадцатилетним Фаном...

Это было в начале "культурной революции". Однажды он увидел, что на заборах, фасадах домов, на деревьях стали появляться лозунги: "Объединимся, чтобы защитить демократию от грязных империалистов!", "Растопчем шпионов — преступных врагов народа!", "Разобьем собачьи головы проклятым реакционерам!". Громкоговорители сутками изрыгали угрозы в адрес всех контрреволюционеров. По улицам ходили группы молодых людей с повязками — красные охранники - и призывали население разоблачать и уничтожать шпионов.

Однажды, возвращаясь домой, Фан увидел толпу людей, над которыми плыл огромный плакат: рабочий в спецовке наступил ногой на маленького зеленого человечка с перекошенным, уродливым лицом. Толпа вела невысокого хромого мужчину со связанными руками, а вокруг сновали мальчишки и беспрестанно плевали в него. Фан узнал в мужчине своего соседа — забитого, вечно всего боявшегося портного.

Шествие пришло на стадион, где несколько дней тому назад поставили деревянный помост. Портного втащили туда и заставили опуститься на колени. Какой-то человек вытащил из кармана тетрадь и начал читать обвинение. Фан не слышал слов, да особенно и не старался вслушиваться. Он улюлюкал вместе с толпой, которая ежеминутно взрывалась гневными возгласами. Несколько человек из первых рядов взобрались на помост и, исступленно крича, начали бить портного кулаками по лицу. Один из охранников — по-видимому, старший — выхватил из кобуры пистолет и приказал своим подчиненным поставить портного на четвереньки, добавив, что он жил как собака и должен умереть как собака. Те пытались пробиться к жертве, но их не пустили. На помост вскакивали люди и били портного руками, ногами. Он упал. До Фана только доносились слова: "грязная собака", "проклятый контрреволюционер", "паршивый пес".

На возвышение с трудом вскарабкалась какая-то старуха, и в ней Фан узнал свою соседку. Она вечно ругалась с портным и, вероятно, поняла, что настал ее час. Старуха стала тыкать костлявыми пальцами ему в лицо, норовила попасть в глаз...

Фан распалился и тоже ринулся с воплями на помост. Он начал плевать в портного, а потом бить его ногами.

Вскоре все было кончено. Толпа покинула стадион, а на помосте осталось лежать бездыханное, окровавленное тело.

На следующий день Фан снова пришел на стадион. Возможность безнаказанной расправы над беззащитными людьми пьянила его, доставляла невероятное удовольствие. Он участвовал в побоищах чуть ли не каждый день. Потом на несколько лет все стихло. А однажды он узнал, что тоже попал в число "паршивых псов, которым нужно размозжить голову". Это случилось в тот день, когда у него родилась дочь...

Распаленный нарисованной воображением картиной, Красный Жезл не заметил, как подошел к входу в парк Тигрового бальзама.