Желтый металл

— Нет, — с усилием произнес Окунев, сжимая кулаки.

— Не будет суда?

— Нет, — упрямо повторил Окунев, пытаясь избавиться от власти над его волей, которую захватывал следователь. И он механически отрицал, не чувствуя бессмыслицы своих слов.

— Нет, так нет, — согласился Нестеров. — Следствие, как вы видите, обходится без ваших показаний. Мне хотелось бы внушить вам раскаяние, но не удается... Теперь слушайте показания вашей жены и ее сообщника.

Нестеров огласил относящиеся к Окуневу места показаний его жены и Леона Томбадзе, в частности и то место, где Антонина Окунева утверждала, что действовала под влиянием угроз смертью со стороны мужа и отца.

— Вы будете и это отрицать, Окунев?

— Да, буду, — выдавил тот.

— Я думаю, что вы действительно не грозили убить ее, к чему это? — согласился Нестеров. — Ну, а золото, металл, как вы выражаетесь?

Потрясенный открывшимся перед ним разгромом, Окунев на ходу менял тактику:

— Она лжет, я давно с ней не живу. Я вижу, что они с отцом хотят использовать меня как ширму. Если и было золото, она мне не говорила. Было золото — так ее отца. Меня она приплетает по злобе.

— Ваши семейные отношения не интересуют следствие. Я вас не спрашиваю, кому вы продавали золото. Это известно. Например, в Н-ке, в августе, вы сбыли золото Арехте Брындыку. Теперь дайте показания, с кем здесь, в Сендунах, кроме Самсонова, вы крали золото и у кого скупали.

— Ничего не знаю. Если жена и ее отец путались с золотом, меня они не посвящали.

— А почему вы думаете, что у Густинова было золото? Какое отношение к добыче золота имеет Густинов?

Окунев окончательно перестроился. Он решил сваливать все на тестя, на жену и ответил:

— Густинов бывший старатель. У многих бывших старателей осталось золото. Да и скупить он мог.

— А у каких бывших старателей есть золото, по вашему мнению?

— Не знаю.

— Так почему же вы об этом говорите? Вы должны говорить о своих делах, — не давал увертываться Окуневу следователь. — Вы сказали, что золото скупать можно. У кого?

— Не знаю, — сжался Окунев.

— Все у вас получается слишком уж непоследовательно для развитого, опытного человека, — заметил Нестеров. — Смотрите, приисковое управление дало вам хорошую деловую характеристику, а вы притворяетесь тупицей и невеждой. Кто же поверит, что вы ничего не знали из того, что делалось около вас. А о делах Густинова, освещенных в показаниях вашей жены, что вы скажете следствию?

— Раз она говорит... — уклонился Окунев.

— А вы точно: да или нет?

2

Русский человек, — да только ли русский? — любит порассказать приезжему были своей сторонки. И в поездах и на аэродроме при станции К., где пришлось ждать самолета в Сендун или в Сендуны (здесь это название и произносили и писали в обоих числах), Нестерова угощали рассказами. Наряду с близкими, сравнительно, воспоминаниями о японской интервенции, которую не забудут, пока не состарятся внуки ее свидетелей, с атаманами, с днями Дальне-Восточной республики, бывшей после интервенции переходной формой к советскому строю, приезжего угощали сочной старинкой.

В краю, куда следствие забросило Нестерова, золото занимало такое же положение, какое занимает в иных железо, нефть, уголь. Будет занимать это положение всегда: перестав быть основой валюты, благородный, красивый металл и через столетия будет любим людьми из эстетических побуждений.

И надолго сохранится старинный приисковый фольклор, от которого густо пахнет кровушкой.

Шайки спиртоносов, вооруженные до зубов банды ссыльных уголовников, охотники за «горбачами» — так звались удачливые приискатели, возвращавшиеся с мешком за плечами, — всего понаслушался Нестеров.

Начиная допрос Филата Густинова, Нестеров приглядывался к старику. И для него Густинов удивительно подходил по типу, по выражению, к ведущим «героям» приисковых сказаний. Там слабые не выживали, и этот был не из слабеньких.

Густинов поглядывал на следователя исподлобья, жестковатым взором выцветших, но ясных, без старческой сухости роговицы, глаз. Жест правой руки, сопровождавший иные фразы, был как-то очень характерен для обладателя этой руки: Густинов вытягивал пальцы и потом поджимал их, будто брал что-то невидимое, напоминая своим жестом гаденькую мещанскую поговорочку о пальцах, которые «к себе гнутся».

Сутуловатый, нечесаный, со спутанной козлиной бородкой (небрежение к себе) Густинов с места заявил:

— Оговорил-таки меня, сукин сын, волчья утроба идолова!

— Кто?

— Зятек любезный, бодай его бог!

— Какой зятек?

— Один он у меня, второго, хвала богу, нет. Окунев Александр Иванович, который у вас сидит. Интеллигентный технический инженер.

— Почему вы думаете, что он вас оговорил?

— А больше-то некому. Весь прииск треплется, как он с Самсоновым влип с золотом-то. Сам сел, меня тянет.

— Вы думаете, что Окунев крал золото?

— Дела мне нет до него с его золотом.

— А в чем вас обвиняют, вам есть дело?

— Ни в чем не виновен. Ни сном, ни духом! Богом клянусь, присягу принимаю, землю есть буду, не повинен! — выкрикнул Густинов.

Выслушав относящиеся к нему места показаний дочери и Леона Томбадзе, Густинов притих, взвешивая, и отверг обвинения: