Желтый металл

Ванну, под которую до сих пор было невозможно залезть, сейчас подняли, повернули и поставили на линолеум. Чтобы ножки не вдавились, подложили стеклянные подставки, которые достал Лева.

— Толково, — говорит он, срезая по линейке неровный край старого линолеума. — Будет точно.

Фаня подняла отрезанную полоску. Край покоробился от времени и сырости. Под ним, на слое грязи, оказался какой-то тускло-желтый песок, похожий на медную пыль из-под слесарной ножовки. Лева не заметил бы, но в программу института Фани входили цветные металлы.

— Эй, Фань! На что это ты сделала стойку? — спросил Лева.

Сегодня они были вдвоем: Анна Борисовна принимала своих больных во вторую смену.

2

На следующий вечер после обеда Фаня предложила брату:

— Пойдем пройдемся. Сегодня кончим с реконструкцией. — Им оставалось немногое.

Спускаясь по узкой, неудобной лестнице, они молчали. Во дворе сестра сказала:

— Проверено: золото. Шлих с приисков.

Они вышли на узкую, полную движения улицу, к комиссионному магазину, у витрин которого часто останавливались, разглядывая бронзу, хрусталь, фарфор или картину. Сестру тянуло к красивым вещам, а брат был равнодушен. Иной раз они входили в магазин. Хотя и немного стыдно, когда сам знаешь, что ничего не купишь, но ведь это никому не мешает.

Красота была какой-то врожденной потребностью Фани, что проявлялось во многом. Накрывает на стол, брат хочет помочь.

— Левка, не мешай!

Он не умеет: бахрома скатерти не так свесится, тарелки окажутся не на месте. Смешно! Стул и тот нужно «поставить». Книга должна поместиться в шкафу или на полке именно так и не иначе.

Иногда шутя, а порой и серьезно мать сопротивлялась слишком назойливой «эстетической тирании», потом уступала дочери, и в маленькой квартирке Кацманов ничего нельзя было переместить без Фани.

На полке, сзади продавца, очень долго стояла бронзовая группа. Старинная французская, чудной работы. Наверное, гениальный и безвольный скульптор из «Кузины Бетты» Бальзака умел делать такие. Две женщины держат нарцисс, в чашечку которого, конечно, позднее пристроили электрическую лампочку. Когда вещь исчезла, Фаня очень огорчилась.

Порой, если не удавалось рассмотреть цену на ярлыке, девушка спрашивала. Лева стеснялся.

— Зачем? Ведь мы не будем покупать.

— Посмотришь, какие у меня будут красивые вещи, когда я начну зарабатывать сама! У меня в комнате все будет только красивое. И буду спрашивать, ничего особенного. Продавцу не трудно ответить.

Сегодня, зимним вечером, в туманной дали за стеклом витрины казались какими-то неестественными, не живыми и вещи и профиль продавца.

Продавец, старый, бывалый человек, знал в своей жизни много произведений большого искусства. Он любил настоящие вещи и понимал в них толк. Его тянуло к молодой красивой девушке, которая, он отлично знал, не может ничего купить. Старый бездетный холостяк. В его чувстве к незнакомой девушке было что-то отцовское. Он и в молодости был не навязчив. Будь Диана, как он поэтично-старомодно звал для себя девушку, чуть посмелее, он рассказал бы ей так много замечательных историй о прекрасных вещах, которые он видел и любил когда-то, любит и сейчас. И только. Больше ему ничего не нужно.

Краем глаза он заметил девушку. Сегодня он осмелится. Он расскажет Диане о «Кохиноре — горе Света», о «Санси», об «Орлове» и «Полярной Звезде», и о самом крупном алмазе в мире — три тысячи тридцать пять каратов! — совсем недавно, в 1905 году, найденном в Африке. Э, камни не старятся, как люди! Расскажет о чудесной, мучительно-трудной работе гранильщиков. Их имена кое-как помнят лишь специалисты, потому что деньги ценятся выше искусства... А ведь только от гранильщика зависит красота камня, созданного слепой природой бесформенным куском, облепленным неблагородной породой.

Может быть, сейчас она войдет.

Нет. Прошла мимо!..

— Сегодня я весь день думала об этом.

— Я тоже.

— Но ты еще не мог быть уверен.

— Ты свое дело знаешь, Фань, — без лести возразил брат. — Я знал, ты не ошиблась.

Молодые Кацманы были сдержаны, немногословны, особенно если дело касалось чего-то серьезного. Это было результатом тяжелых лет раннего детства, проведенного в скитаниях эвакуации, следствие полуголодной, беспорядочной жизни среди чужих, когда мать, разрываясь между работой, очередями и добыванием продуктов, была вынуждена оставлять своих маленьких в одиночестве на долгие дни.

— Ну, — начал Лева перед громадой Центрального театра Советской Армии.

— Стой, — перебила сестра. — Не торопись. Это слишком важно. Не нужно сбивать друг друга. Понимаешь? Нельзя подсказывать. Я написала, на кого думаю. Пиши и ты. У тебя есть бумага и ручка?

3

Совпадение имени их не поразило.

Они обошли театр кругом и поднялись по широким ступеням. Среди колонн пусто, пьеса уже началась. С площади они казались молодыми людьми, пришедшими на свидание.

— Он просыпал, — сказал Лева. — Потому что на него это похоже. Потому что кроме некому. Потому что мы не сговаривались. Ты здорово придумала, Фань!