Желтый металл. Девять этюдов

— Хорошо. Еще раз предупреждаю вас: не лгите следствию. Подумайте перед тем, как ответить на следующий вопрос: а кто вносил деньги на каждый из этих шести счетов в сберкассах?

— Я вносила, — ответила Антонина, сообразив, что этот факт могут легко проверить в сберкассах.

— Откуда вы брали деньги?

— Давал муж.

— Каждый раз давал?

— Каждый раз.

— Вы хотите сказать, что вы брали деньги из рук мужа и несли их в сберкассы?

— Да.

— Вы утверждаете это?

— Да.

— А где был ваш муж?

— Здесь.

— Он не мог быть каждый раз и здесь и в Сендунах. Когда он последний раз приезжал в С-и?

— В августе.

— Точнее: с какого по какое число?

— Я не помню.

— Но по всем этим книжкам вы не делали взносов в августе. Последний взнос вы сделали в июле. Где был тогда ваш муж?

— Он… — Антонина замялась и спешно выдумала: — Он присылал деньги.

— Опять неправда, — упрекнул Нестеров. — Скажите, когда и как он присылал вам деньги?

— Я не помню, — спряталась Антонина.

— Ай-ай-ай! — не удержался прокурор. — Как плохо, как все плохо!

Окунева оглянулась с испугом на прокурора.

— Да, очень плохо, гражданка Окунева, — согласился с прокурором Нестеров. — Вы лжете и стараетесь запутать следствие. А скажите, вы часто получали посылки?

— Иногда.

— От мужа?

— От мужа.

— А больше ни от кого не получали?

— Я не помню.

— А сегодня от кого была посылка?

— От мужа.

— От мужа, от Александра Ивановича Окунева?

— Да.

— Но там значится другой отправитель. Что это значит?

— Не знаю, — опять тщетно спряталась Окунева.

— А что было в предыдущих посылках?

— Материя, валенки, — припоминала Окунева, стараясь связать растерянные мысли и хоть немного сообразить, как отвечать. Она ощущала невыносимую тяжесть, сердце сжималось, в висках болело от напряжения. Что сказать, что выдумать, чтобы отвести беду от себя?

— А золото бывало в посылках? — спросил Нестеров.

— Я не помню.

— Как? — удивился Нестеров. В его удивлении была деланность, заметная только ему. — Вы не помните?

— Не помню.

— Хорошо, гражданка Окунева, идите, вспоминайте, — закончил допрос Нестеров.

— У меня нет вещей, — сказала Окунева.

— Напишите в камере заявление, перечислите нужное вам, и я разрешу получить из ваших описанных вещей все, что можно.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1

С утра до ночи и бессонной ночью подследственный думает о своем деле, восстанавливает в памяти все обстоятельства, обдумывает каждое слово, сказанное следователем. Так или иначе, и, конечно, в меру своих сил, подследственный сосредоточен на одном — и в этом его сила.

Но подследственный не знает, не может знать, что? и сколько уже известно следствию, — в этом его первая слабость.

Он не может, он не в силах мысленно встать на место следователя и решать за него, — в этом его вторая слабость.

Он склонен к самообольщению и боится посмотреть фактам в лицо, — это третья слабость.

И он слишком заинтересован в своем деле, слишком заинтересован в своей личности, — такова четвертая его слабость, самая опасная из всех: «Чужую беду руками разведу, к своей — ума не приложу».

Нестеров умел наблюдать, как до какого-то предела преступник строит хилые стены самозащиты для самоутешения. Потом слабеет, сдается, признается. Но до настоящего признания еще очень далеко, а до настоящего раскаяния, если оно и наступит, и того дальше.

Подследственный изобретает увертки в меру своих сил и своей морали. Следователь наблюдает и собирает улики.

Сомнений в виновности Антонины Окуневой не было. Допрос ее, в сущности, подтвердил больше, чем требовалось, и Нестеров знал уже, как эта женщина будет вести себя дальше.

По заявлению он разрешил выдать Окуневой из ее описанного имущества все необходимое: белье, постель, полотенца, подушку, одеяло, платки, верхнюю одежду. Нестеров заметил, что мать ничуть не позаботилась о дочери, оставшейся одной и без средств к существованию. Нелли Окунева пришла домой, когда кончался обыск. Нестеров видел девочку.

На следующий день, утром, он улучил время и забежал в дом Окуневой. Все вещи, включенные в опись, были снесены в одну комнату и опечатаны. Нелли оставили вторую комнату с кроватью и личными вещами девочки. Нелли не было. Она в школе, как объяснили курортники, арендовавшие половину дома. Находившаяся в их пользовании мебель Окуневой вошла в опись и была оставлена жильцам под сохранную расписку. Больше они ничего не знали. Адрес школы Нестеров получил у соседей.

В школе Нестеров рассказал директору и классной руководительнице об аресте матери Нелли Окуневой.

— Ах, как же она будет учиться! — огорчилась руководительница. — Окунева одна из лучших учениц!

Нестеров узнал, что Нелли девочка очень замкнутая, строгая, развитая не по годам и что близких подруг у нее нет. Дисциплина безупречна, по всем предметам отличница. Поэтому школа не интересовалась семьей этой ученицы: считали, что дома эта девочка имеет «все условия».

Нестеров сказал, что разговор о Нелли лучше оставить в секрете, хотя к следственной тайне он отношения не имеет. Его отлично поняли, но директор возразил:

— Дети все равно все узнают.

— Да. Но нужно оказать поддержку девочке.

Его заверили, что так и было бы сделано.