– Ну, туалетов у меня тоже два! – сказал отец, посчитав ведро, которое хозяин держал в своей комнате. А так их единственный «скворечник» стоял во дворе. – Причем один я на улице поставил. Кругом птицы поют, деревья шумят… Красота! Но отделывать белым кафелем?! Как ты мог? Так проколоться! А еще капитан!
– А что не так? – испугался англичанин.
– Кафель должен быть как у меня – голубой! Только голубой. Под цвет моря! Заходишь в ванную – и словно слышишь шум волн! – продолжал заливать отец. – Я бы в ванную с белым кафелем и мыться не пошел! У нас такой только сухопутные салаги себе делают!
Тут англичанин как-то примолк, приуныл. Тяжело задумался.
А через месяц приходит отцу телефонограмма от того английского капитана. Там всего три предложения: «Ты был прав. Голубой лучше! Сделал, как ты сказал!»
Надо ли говорить, что из соответствующего отдела папане тут же позвонили. Спросили о странной полученной им шифровке. Тот по-честному разговор свой перессказал. Не знаю, поверили ли ему. Но квартиру через год выделили. И уж простое ли это совпадение, или указание какое дали. Но кафель в нашей новой ванной был голубой…
Все живое похоже
У кормушки
Все живое – похоже. Поставили мы на участке две кормушки. А погоды в Вене стояли прекрасные, травка зеленела, солнышко блестело, жрачки для пернатых в лесу – завались. У кормушек – прямо социальная идиллия. Аккуратные красивые птички прилетают, клюнут зернышко – и уступают место другим.
– Вы, дятел, еще не ели? Пожалуйста, пожалуйста, мы не спешим! А что это вон та группа синиц стесняется? Подлетайте, места хватит!
Выяснилось, что все любят подсолнечник, а остальное деликатно оставляют на тарелке: спасибо, мы уже сыты… Может, вон тот снегирь потом попробует?
Внизу подбирают упавшие зерна черные грачи: ничего, ничего, мы понимаем, такая красивая кормушка не про нас, да вы не беспокойтесь, мы тут поедим…
Прямо фойе Венской оперы какое-то.
И вдруг похолодало. Выпал снег. Ни травы, ни кустов с ягодами. Выглядываю утром с идиотически-благостной улыбкой за окно. А там настоящая битва! Кормушки внутри почти пусты. На них, как истребители, пикируют синицы, пытаясь выкурить окопавшихся там огромных, плюнувших на иерархию грачей.
Остальные пернатые вывалили на улицы, требуя от меня семечек. Стали летать перед окнами, массово выходить на снег под кормушкой и вышагивать агрессивными кругами. Вы там у себя в доме жируете! А мы голодаем! Даешь зерен и орехов!
Я пошла и насыпала им корм.
И тут откуда-то из леса выскочили какие-то бритоголовые мускулистые птицы в сером. Раньше я их ни разу не видела. Явно пришлые. Они организованно и четко, как по команде захватили обе кормушки. Просто залезли в них толпой, и тут же по-военному четко рассредоточились в оконцах-бойницах по всему периметру: клювами наружу, а задницами – в корм. Сами почти не едят. Но и других не пускают. Долбают клювами каждого, кто к добру сунется.
Народ, то есть синицы, заволновался, забегал, залетал. А сделать ничего не может. Прибыл здоровый дятел. Прикинул расстановку сил. Понял, что у тех в сером – явное численное преимущество. Пошел на хитрость. Залетел на деревянный шест, на котором кормушка стоит. И давай что есть силы стучать по нему клювом. Кормушка вибрирует, грохочет. Мускулистые парни испугались и улетели. Дятел поел. Но тут, очевидно, бритоголовым пришла команда сверху – нагрянули они кучей, согнали дятла. И снова сидят, матценности от пернатого народа охраняют.
Я издалека с интересом наблюдала за их схваткой. Решила пока в расстановку сил не вмешиваться. А просто насыпала в длинный поддон из-под ящика для цветов целую кучу корма. Поставила на землю. И стала смотреть, как пернатый народ попроще бросил золотую кормушку и бьется теперь за эту еду. Выясняет между собой, кто из них самый крутой и право имеет.
Я тихонько посмеиваюсь. Стоит только топнуть мне ногою… Да что говорить.
В их ожесточенной схватке все нити – в моих руках. Потому что у кого корм, тот и главный.
Про верхних и нижних