Желтый саквояж

В эту ночь поручик Зенек разоспался только под утро. Вообще-то жизнь в лесу ему нравилась. Конечно, шалаш никоим образом нельзя было сравнивать с домом панны Ирены, но зато тут было не в пример спокойнее. А про тот пыльный чердак, где поручик скрывался от искавших его энкавэдэшников, Зенеку даже и вспоминать не хотелось. Там ночью он просыпался от каждого шороха, а днём напряжённо прислушивался к скрипу шагов на лестнице, опасаясь, что кто-нибудь из жильцов ненароком обнаружит его.

А тут спалось действительно замечательно. Свежий воздух, а главное — сознание того, что каждую ночь на подходах к лагерю бодрствует очередной страж, действовали должным образом. Но сегодня, когда Зенек открыл глаза и, решив ещё малость подремать, смежил веки, в шалаш заглянул чем-то встревоженный подпоручик Боцян.

— Пан поручник, спите?

— Уже нет, — Зенек с удовольствием потянулся.

— Тогда выйдите, — попросил Зенека Боцян. — Дежурный говорит, какие-то самолёты летают…

— Самолёты? — Зенек встрепенулся и, откинув лоскутное одеяло, выбрался из шалаша.

Прислушиваясь к пению птиц, Зенек вслед за Боцяном едва заметной тропкой пошёл к обширной поляне, на краю которой был круглосуточный пост, и тут стоявший этой ночью в дозоре жолнеж, привычно щёлкнув каблуками, доложил:

— Пан поручник, опять самолёты гудели.

— Где? — деловито спросил Зенек.

— Там же, — жолнеж показал на восток.

— Ну, наверное, Советы эскадрилью какую с утра подняли, они тут часто летают, — Зенек зевнул.

— Не, не похоже. Сильно гудели, сначала мимо нас, а потом уже туда, — жолнеж снова показал на разгоравшуюся зарю.

Офицеры недоумённо переглянулись, но сказать ничего не успели, так как откуда-то из глубины леса донеслось явственное позвякивание сбруи.

— Едет кто-то сюда, — негромко сказал жолнеж и, взяв наизготовку бывший у него в руках «маузер», стал всматриваться в край поляны.

Ждать пришлось недолго. Позвякивание сбруи становилось всё отчётливее, потом послышалось слаженное лошадиное фырканье, и на поляну выехала пароконная повозка.

— Наш катит, — облегчённо вздохнул жолнеж и успокоенно опустил винтовку.

Офицеры пошли навстречу, а когда они поравнялись с подводой, возница — пожилой мужик в брезентовом пыльнике — натянул поводья и без лишних слов сообщил:

— Я за вами, панове…

— Что-то случилось? — насторожился Зенек.

— Не знаю, — пожал плечами мужик и повторил: — Пан майор приказал сворачиваться.

— А куда следовать? — Боцян непроизвольно тронул возницу за рукав пыльника.

— На Биваки, — коротко ответил мужик.

От обоих офицеров не укрылось то, что посыльный майора был явно чем-то встревожен, и Боцян спросил:

— Что ещё?

— Самолёты, панове, чёрные. Тучей, туда… — и мужик, так же как и жолнеж, показал на восток.

— Значит, немцы, — заключил Боцян и на всякий случай переспросил: — Ошибки нет?

— Я что, немецких самолётов не видел? — мужик с укором посмотрел на подпоручика. — Как раз, как к вам выезжал, ещё только-только развиднелось. Видать, начали…

Слухи о близкой войне ходили давно, но неожиданное сообщение мужика заставило офицеров задуматься. Какое-то время они стояли молча, решая каждый про себя только своё, и наконец Боцян, заметно поколебавшись, обратился к Зенеку:

— Как считаете, вызов майора с этим связан?

Что Боцян понимает под словом «этим», Зенеку было ясно, однако он и сам терялся в догадках, а потому ответил коротко:

— В Биваках узнаем…

Переданный приказ был лаконичен, доверенный возница тоже ничего прояснить не мог, а сообщение о летевших на восток самолётах не оставляло никаких сомнений. В любом случае следовало действовать, и офицеры, поспешив в лагерь, стали немедленно отдавать нужные распоряжения…

* * *

Чердак трёхэтажного дома, углом выступавшего на перекрёсток, был словно погружён во тьму. Стёкла слуховых окон последний год, видимо, не протирались вовсе, и густой слой пыли, осевший на них, почти не пропускал света.

Держа пулемёт на плече, Остап по очереди заглядывал в эти окна и наконец, выбрав то, из которого перекрёсток был виден как на ладони, без малейших колебаний разбил грязное стекло и выглянул наружу.

Оценив позицию, он упёр сошки пулемёта в край рамы и повёл стволом «зброёвки» из стороны в сторону. Выбор оказался удачен, и через прицел было хорошо видно не только сам перекрёсток, но и обе сходившиеся к нему улицы. Теперь оставалось только ждать, когда по улице пойдёт воинская колонна.

Сейчас, засев в одиночестве на пыльном и довольно-таки захламлённом чердаке доходного дома, Остап не испытывал страха. Он знал, что первые этажи здания заняли хлопцы, которые поддержат его огнём и не дадут энкавэдистам, которые непременно появятся, подняться наверх.

Остапу почему-то припомнилось прошлое разочарование, когда он вот так же со своей «зброёвкой» ждал за корчем польскую колонну, а в результате казавшаяся такой близкой мечта о соборной Украине отодвинулась неизвестно куда…