Жемчужина

А увидел другое. Вокруг вилась и клубилась пыль. Туча пыли, такие бури бывают в наших пустынях, но в этой что-то казалось неправильным… Я не сразу понял, что она совершенно невесома, словно ветер, несущий ее, не в силах оторвать от земли даже самые мелкие песчинки. Мой скафандр облеплен пылью. Так вот, что такое «скафандр»… Но мысль убегает, и вслед за ней убегает и бурая поземка их-под моих ног. Я поднимаюсь на высоту гор и выше… Я вижу, как скругляется линия горизонта, очерчивая границы Жемчужины. Но что я вижу? Не прекрасный перламутровый шар, радующий силой жизни, лежит подо мной, а разоренная пустыня, скалящаяся льдом на северном и южном краях, застывшая в агонии пересохших рек и морей, избитая оспинами огромных ям, похожих на вулканы, но абсолютно мертвых, холодных, как все вокруг. И как посмертная судорожная улыбка, как шрам от глубокой рубленой раны, распавшейся и с трудом сросшейся за многие тридевятилетия, лик моей Жемчужины пересекало гигантское ущелье. Оно проходило через знакомые земли, полностью поглотив под собой часть Хампураны, большинство Башен и плодородные равнины Лора.

Только неизменный Вестник продолжал наматывать круги над мрачной могилой, забытым всеми, кроме пыльной бури, темным трупным пятном расползавшейся по щеке мертвой Жемчужины.

Какое название теперь пришло бы в голову людям, впервые увидевшим тебя? Коричневая пустыня? Ржавь? Смерть?

«Марс, — прозвучал в голове голос Пола. — Эта планета зовется Марс, по имени древнего бога войны. На нашем небе она выглядит красноватой точкой. Красная планета — второе, неофициальное название. Ксената, нам нужно продолжить то, на чем прервались…»

Но я уже не слышал его.

Я стоял на коленях, упертых в песок, под едва светящимся небом поздних сумерек, и из глаз моих лились слезы. Я оплакивал родной мир. Травы и деревья, зверей и птиц, рыб и насекомых, всех людей, жрецов и дикарей, бандитов и торговцев, Нарт и себя.

Мир не вечен. Жемчужина не вечна. Даже солнце и звезды не вечны. Этой истины не отрицают и святоши, хотя выкручиваются, пряча ее за двудевятками лицемерных слов. Я знал всегда, но до сих пор не мог поверить, что когда-нибудь, пусть даже в самом отдаленном будущем, это может произойти. Пока не увидел своими глазами.

Совершенно потерянный, я вернулся к скалам, в наше временное убежище, которому тоже предстоит быть брошенным и забытым, занесенным песком. Нарт ждала меня у входа.

— Ты опечален, — вместо приветствия произнесла она. Последние дни, занятый своей наставницей, я почти не видел ее дочь. Она мелькала то здесь, то там, но везде как-то краешком, задерживаясь только на еду и сон, а часто получалось так, что я и ел, и спал не одновременно или в разных местах с нею. Словно бы кто-то специально мешал нам встречаться. Но, я знаю, так бывает, когда людям надо сделать многое в короткий срок.

— Да, — только и смог ответить я, все еще находясь под впечатлением увиденной смерти Жемчужины.

— Но я же предупреждала тебя…

В глазах Нарт — легкая укоризна и, пожалуй, боль. О чем она? Ах, да… Она неверно поняла, решила, что я тоскую от неизбежности расставания. Возможно, мать поведала ей о нашем разговоре.

— Я видел наш мир опустошенным, — ответил я. — На Жемчужине не осталось жизни, она перестала быть жемчужиной, она стала ржавой землей пыли, замерзшей коричневой пустыней, ее моря и реки пересохли, над ней не осталось воздуха, которым мог бы дышать человек.

Нарт схватила меня за запястье и воскликнула:

— Ты видел, когда это будет? Почему это будет?

Я отрицательно повел плечом:

— Возможно, через многие тридевятки тридевятилетий. Все стареет, не только мы…

— Нет! — резко дернула плечом Нарт. — Это будет скоро. Я знаю…

Она отбросила мою руку и убежала, скрывшись в глубине убежища. Донеслись приглушенные всхлипы и тихий незнакомый голос — вероятно, Зарбат — словно бы убеждающий, уговаривающий. Ого, вдова Траны умеет говорить… А я, было, усомнился в этой ее способности. Затем вступила Армир, какая-то короткая фраза, и все стихло. Я постоял еще немного на пороге, давая женщинам привести себя в приличествующий вид, и медленно зашел вовнутрь.

Наставница движением руки предложила мне сесть. Вскоре Зарбат подала ужин. Нарт подошла чуть позже. Ее глаза выглядели заплаканными, но больше ничто не выдавало душевного волнения. Интересно, почему она так резко отреагировала на мои слова? Неужели они совпадают с ее собственными миражами? Или она знает больше, чем я могу себе представить?

В иных обстоятельствах я бы обратился к Армир, спросил бы у нее насчет увиденного, но теперь опасался еще больше расстроить Нарт. Другие мысли на ум не шли, и так бы я, наверное, и просидел до конца трапезы, не произнеся ни звука, если бы ее мать сама не обратилась ко мне.

— Ты должен узнать это. В Великой Башне нашли способ воскресить силу древних. Они собираются воззвать к Вестнику.

Она сделала паузу, но я промолчал.