Жемчужина окатная

— Хожу по лесам, по кустам, по мхам, по болотам, по ягоды-грибы, по птицу-зверя, по жемчуг ясный.

Куда ни хожу, никогда не блужу. Солнце — по солнцу, месяц — по месяцу, а тебе, лесной хозяин, покорность отдал. От меня, раба, отшатнися, в чёрный дуб обернися.

Тут колода гнилая, что лежмя лежала поперёк Прониной дороги, зашаталась, задвигалась, поднялась стоймя. Затрещала, как гром, сучья по небу раскидывая, обернулась дубом — всем дубам дуб.

Проня дух перевёл — да через дубраву, всё вверх, вверх — в Красные боры, подальше от лешего.

Пришёл к реке именем Светлынь. Дно у реки золотое, здесь солнышко по дну босиком ходит.

За третьей старицей нашёл плот, сбитый дедом Микешей для жемчужного промысла, с оконцем посередине. Лыко с колышка снял, шестом оттолкнулся — да и поплыл.

Сам лёг над оконцем, рубахой накрылся, чтоб солнце глаза не слепило, и глядит на дно. Пескари стайками шмыгают, щука поперёк течения стоит, вьюны вьются. Вдруг — ракушки! Проня плот шестами заякорил, собрал раковины и дале поплыл. Нагрёб ракушек целый ворох. А разломил — добыча в горсти уместилась. Три жемчужины половинчатые, три угольчатые, одна уродец, одна окатная, круглая, да вот незадача — с брусничку.

Оттого и перевёлся жемчуг в русских реках, что много хотели, да мало находили. Думали, жемчугу перевода нет.

Положил Проня жемчужные зёрна за щёку, чтоб заморить. Два часа с дутой щекой ходил, потом завернул зёрнышки в мокрую тряпицу — и на грудь. Красоту жемчужина добирает от живого тепла.

Приплыл Проня по Светлыни к Белому камню, как дедушка ему указывал, — плот оставил и полез через чащобы да лесные завалы к озерцам, где вода черным-черна да чистым-чиста.

Здесь и наловил Проня всякого жемчугу целую шапку. Удача духу ему прибавила, вот и позвал он сокола. Явилась белая птица, привела на заветное озерцо.

В том озерце промеж трёх омутов ещё и омуточек.

Вышел Проня к воде на ночь глядя. Земля темна, озеро и подавно. Залез он на сосну от зверья, от гада ползучего. Устроился, задремал.

И чудится ему — свет в глаза брызжет. Смотрит — что за диво! Посреди озера Водяной месяц печёт. Вода пузырями, месяц тоже булькает, светляки с него по всему лесу летят. Водяной фыркает по-лошадиному — сердится. Плоховато месяц испекается, кривой, весь в дырках, как сыр. Известное дело, без масла, без сала — худое печиво.

Водяной скребёт корягой-лапой по озеру, а месяц прилип, не снимается.

Проне жалко стало Водяного. Слез с дерева. Достал из котомки кринку масла да и кинул её Водяному:

— Держи, дедушка! Масло печива не испортит.

Водяной масло из кринки вытряхнул, подцепил месяц, перевернул, допёк и — в рот! Откусил раз, откусил два. Поглядел — и ещё раз откусил. Остался от месяца ободок с рожками.

Шлёпнул Водяной лапой по озеру, месяц и улетел в небо.

Водяной, как карп, выпучился на Проню и говорит:

— Тебя, видно, Микеша на ум наставил.

— Дедушка Микеша, — сознался парень.

— Дедушка! Вчерась Микеша таков, как ты, был. Быстро живёте… Ну, ладно. Ты мне помог, а я тебе — мешать не стану. Знаю, зачем пришёл.

Да как ухнет! Проня вздрогнул, птицы ночные шарахнулись, деревья трепетом объяло.

Очнулся Проня.

В трёх омутах по три дуба корнями вверх стоят. Взял Проня тростинку в рот, нырнул и поплыл между корней, как сквозь паутину.

Выплыл к омуточку, тростинку за пояс — и нырнул.

Подхватил его омутовый смерч, потянул в бездну на гибель неминучую. Да Проня наставление дедушки Микеши помнил, не напугался, смерчу не противился и угодил на чёрное дно. А раковина — вот она! Едва успел Проня взять сокровище, как подхватил его обратный смерч и вынес на белый свет. Поплыл Проня к берегу среди хитрых кореньев. Зацепись — не выпутаешься. На кореньях раки сидят, с клешнями, с усами, глаза — по ложке!

Вышел Проня на берег, глядит на раковину, — а она и впрямь великая, с лапоть!

Открыл Проня створки — да и зажмурился! Чудным светом в глаза ему ударило. Сами створки — как две луны, а жемчужина — с райское яблоко, горит, будто солнышко на заре.

Положил Проня жемчужину за щёку, котомку на спину — и домой!

Идёт борами Красными, сам себе дивится. Просто далась ему жемчужина окатная, пресветлая. Жив, здоров, разве что в воде замочился. Вот оно как бывает, когда со старым человеком в дружбе! Без дедушки Микеши и озера бы не нашёл.

Радуется Проня, а по спине мурашки бегут, коренья подводные в глазах стоят, раки пучеглазые, с клешнями, с усами, а про смерч омутовый лучше и не вспоминать совсем.

К родной речке вышел Проня при частых звёздах. Смотрит — в лодке Луша сидит.

— Милая ты моя! Ждёшь?

— Жду, — отвечает. — Принёс, за чем ходил?

— Принёс, милая!

Луша веслом толкнулась, поплыли. Только видит Проня, правит девушка не на деревеньку, а за околицу, к баньке брошенной.

— Куда ты меня завезла?

А Луша смеётся:

— Удивить тебя хочу! — И дверь в баню отворяет.

Тут птица ночная как вскрикнет — ёкнуло у парня сердце. Замешкался на порожке. А его кто-то в спину толк — и растянулся он на банном полу.

От гнилья в бане — сумерки. Свет зелёный, мёртвый.

Оглянулся — вместо Луши — старая карга с клюкой, с клыком во рту, с космами вместо косы.