Жемчужина Санкт-Петербурга

Валентина очень хотела не разреветься, не быть барышней. По пути к Йенсу она пообещала себе, что не станет плакать, но от мысли о том, что может потерять его, сердце ее сжалось, и слова застряли в горле, как будто, если их произнести вслух, они сбудутся. Девушка отвернулась и стала смотреть на окно, на паука, плетущего свою замысловатую сеть в углу. Руки дрожали, поэтому она поспешила спрятать их в рукава.

— Пожалуйста, Йенс, забудь о дуэли. Ты мне нужен живой.

Голос уже не дрожал. Слова прозвучали увереннее. Он прислушается к ним. Но последовавшее молчание было таким же мрачным, как его туннели. В этот миг Валентина поняла, что ей не добиться своего. Она повернулась к любимому и увидела, что он смотрит на нее так, словно видит в последний раз.

— Верь мне, — тихо и устало произнес Йенс.

— Он может убить тебя.

— И я могу убить его.

— В прошлом году он убил двух человек.

— Это было в прошлом году.

— Йенс, прошу тебя, не надо. Ради меня, — продолжала увещевать она.

По его губам мелькнула тень улыбки. Валентина поразилась, до чего безропотным сделалось выражение его лица. Он как будто показывал ей, что вынужден мириться с неизбежностью.

— Зачем, Йенс? Зачем тебе это? Просто не ходи.

Он покачал головой.

— Черт! Откажись! — закричала девушка, с силой ударив ладонью по его столу. — Только не говори, что мужчины должны так поступать, что у вас в крови потребность защищать свою территорию. Я не верю, что ты настолько глуп. Или я ошибаюсь и ты такой же охочий до славы болван, как и все эти несостоявшиеся герои, все эти безмозглые павлины в военной форме? Я думала, ты другой, я думала, ты…

Валентина замолчала. Он встал, обошел стол, крепко обнял ее и прижал к себе длинными руками так, что ее лицо зарылось в ворот его рубашки. Девушка молчала. Она ничего не смогла бы сказать, даже если бы захотела.

— Валентина, послушай. Я не хочу славы, но я хочу жить с тобой здесь, в Петербурге. — Каждое произнесенное им слово теплым дуновением опускалось ей на волосы, и она чувствовала это. — Капитан Чернов оскорбил меня, и, если я не отвечу ему, меня станут считать трусом, и это будет концом моей жизни и карьеры в этом городе. Меня отстранят от работы, меня перестанет уважать царь, а вместе с ним и все его придворные, мне откажут от всех приличных домов. Я превращусь в изгоя. В прокаженного. — Он оторвал ее лицо от своей груди и поцеловал бледный лоб. — Что же это за жизнь будет для нас с тобой? Меня никто не возьмет на работу.

Она снова прижалась к нему.

— Мы могли бы убежать.

— Куда?

— В другой город. Хотя бы в Москву.

— Моя репутация меня и там догонит. Россия — большая страна, моя Валентина, но слухи по ней разносятся быстрее эпидемии чумы. Куда бы я ни уехал, от моей репутации будет зависеть вся моя жизнь.

— Ты мне нужен любой. Пусть даже с запятнанной репутацией, но живой.

Он ничего не ответил, только прижал ее к себе крепче.

— Я не стою этого, — наконец прошептала она.

— Это кто так решил?

— Я.

— Значит, ты ничего не знаешь о любви.

Валентина высвободилась из его объятий и снова подошла к окну. Она не хотела, чтобы он видел слезы. Все это время она помнила и то, что, если капитан Чернов умрет, вместе с ним умрет и надежда ее отца выбраться из долговой ямы.

— Ты когданибудь раньше убивал человека? — спросила она, наблюдая за ребенком, который сбивал лопаткой лед с железных рельсов.

— Нет.

— А с пистолетом ты умеешь обращаться?

— Конечно. Не беспокойся, я прекрасный стрелок.

— Но он же военный. Он этим каждый день занимается.

— И, кроме того, он преследует мою женщину. Эта сволочь еще и этим занимается.

Но Валентина не улыбнулась.

— Каким нужно быть человеком, чтобы хладнокровно убить другого?

— Никто из нас не знает, на что способен, до тех пор пока не приходит пора. А ты, Валентина? На что способна ты?

Она быстро обернулась. Йенс стоял рядом с ней. Высокий, серьезный.

— Я тебя люблю, Йенс. — Она прикоснулась к его лицу, приложила ладонь к сердцу. — Поэтому не нужно недооценивать того, на что я способна.

28

Аркин оттолкнулся от холодной стены, которая выпивала из его тела тепло, и осторожно вышел на запруженную мостовую в конце Невского проспекта. Он прождал больше часа. Небо над СанктПетербургом было затянуто синеватофиолетовыми облаками, напоминающими по цвету кровоподтеки, изза чего город наполнился ощущением беспокойства и незащищенности. Люди торопливо сновали по улицам, не глядя наверх. У тротуара, громыхая колесами, остановилась карета, с козел спрыгнул лакей в бордовой с золотом ливрее и скрылся в магазинчике с нарисованной на витрине гроздью винограда. Аркин и сам много раз делал это.