Жемчужина Санкт-Петербурга

Катя беззаботно рассмеялась, и у Валентины потеплело на душе. Когда-то сестру было не так просто развеселить. Однако она заметила, что этим утром глаза у Кати не были ясными, как будто туман, расстелившийся над Невой, ночью прокрался в дом и проник под ее веки. Одна нога ее лежала на полотенце у Валентины на коленях, и руки старшей сестры массировали ее, разминали суставы, придавали подобие жизни парализованной конечности. Лавандовое масло смягчало повторяющиеся движения и наполняло воздух приятным ароматом, скрывая запах, который обычно стоит в комнате, где находится лежачий больной.

Катя поуютнее устроилась на подушке, волосы бледно-золотой волной окружили ее голову.

— Расскажи мне еще про царя, — сказала она, глядя на руки сестры. — Как он выглядел?

— Я ведь уже рассказывала. Красивый, обаятельный. И игру мою похвалил.

Катя прищурилась, точно силилась рассмотреть что-то очень маленькое.

— Только не думай, что я ничего не заметила. Что случилось вчера? Почему тебе так не понравился его императорское величество?

— Да будет тебе! Конечно, он мне понравился. Царь всем нравится.

— Я сейчас позову Соню, чтобы она выставила тебя отсюда, если ты не…

Валентина рассмеялась, ее руки перестали втирать масло в бледные пальцы на безжизненной, как у куклы, стопе, лежавшей у нее на ладони.

— Хорошо, хорошо. Признаю. Разве от тебя что-нибудь скроешь? Ты слишком хорошо меня знаешь. Ты права, Катя, не понравился мне вчера царь. Потому что он вошел в зал с таким надменным видом, будто весь мир лежит у его ног… А не та его половина, которая принадлежит Романовым. Напыщенный павлин. Маленький человечек, которому дана большая власть.

Катя хлопнула себя по лбу, делая вид, что ей пришла в голову какая-то неожиданная догадка.

— Ну конечно же! Я вспомнила, он ведь говорил, что хочет, чтобы ты сыграла его жене и детям, когда слушал тебя в институте в прошлый раз, два года назад. Верно?

— Да. И я тогда, как дура, поверила ему. Боже, сколько я репетировала, дожидаясь, когда меня позовут! Меня так и не позвали. — Она осторожно переложила ногу Кати на постель. — На этот раз я была намного умнее. — Валентина улыбнулась. — Царю верить нельзя. С его августейшего языка ложь слетает слишком легко.

Катя широко раскрыла глаза.

— А он тоже там был?

— Кто?

— Я помню, ты рассказывала о мужчине, который был с царем, когда он прошлый раз тебя слушал.

— Ничего такого я не рассказывала.

— Нет, рассказывала.

Валентина подхватила вторую ногу сестры и положила ее на полотенце. Обмокнув пальцы в теплое масло, она начала массировать сухую кожу на ступне.

— О ком ты говоришь? — Девушка не отрывала взгляда от маленьких пальцев, разминая их по очереди.

— Мужчина. Который был с царем два года назад, когда он приходил в ваш институт… — теряя терпение, произнесла сестра. — Я помню, ты еще сказала, что он…

— Катя, хватит.

— Ты тогда сказала, что он похож на викинга.

— Что за глупости?!

— У него были огненно-рыжие волосы и зеленые глаза.

— Что ты придумываешь?

— Нет, ты сама мне о нем рассказывала. Он стоял у двери, и ты сказала, что…

Валентина рассмеялась и потянула за один из пальцев.

— Когда мне было пятнадцать, я много чего болтала.

Но Катя продолжала сверлить ее взглядом.

— Ты тогда сказала, что влюбилась в него.

Пальцы Валентины впились в белую плоть за выступающей косточкой.

— Если я такое и сказала, это была обычная детская болтовня. Я с ним даже словом не обмолвилась. Я уж и не помню теперь, как он выглядел. — Она почувствовала, что начинает краснеть.

— Еще ты сказала тогда, — негромко прибавила Катя, — что решила выйти замуж за этого Викинга.

— Значит, я была дурой. Я вообще не собираюсь выходить замуж.

4

Катя говорила правду. Валентина попробовала обратить все в шутку, но ничего у нее не вышло, потому что она злилась. Он не вспомнил ее, это было очевидно, но дело было в другом. Действительно, почему она решила, что он должен до сих пор помнить какую-то пятнадцатилетнюю девочку, игру которой слышал два года назад?

Нет, не это не давало ей покоя. Дело было в том, как он вчера ушел. Едва она доиграла последнюю ноту, он попросту выбежал из зала, что было очень обидно. Перебросившись парой слов с царем, он так поспешил к двери, словно ему не терпелось сбежать из института как можно скорее. Неужели он был так разочарован, что не мог больше оставаться в зале? Но на этот раз она чувствовала, что действительно сыграла очень хорошо. Его безразличие к ее игре — вот что не давало ей покоя, как засевшее в коже пчелиное жало, вот что бередило ее душу.