Жемчужина Санкт-Петербурга

Они шли по слабо освещенным улицам, тесно прижавшись друг к другу. Валентине нравилось, что, несмотря на большую разницу в росте, они чувствовали себя рядом так свободно и естественно.

— А теперь, — сказал Йенс, глядя ей в лицо, — расскажи, как прошел твой день.

На бровях его лежали снежинки.

— Сначала расскажи плохие новости.

Он покачал головой, и уголки его выразительного рта опустились. Валентину пробрал озноб, но виной тому было не холодное дыхание реки, а неожиданно охватившее ее волнение.

— Расскажи, Йенс, — негромко повторила она.

Он заколебался, и у Валентины промелькнула мысль, что он собирается солгать, скрыть от нее то, что заботило его, но он этого не сделал. Вместо этого он вместе с ней шагнул в неясный круг света под фонарным столбом. Ее капюшон был надет поверх форменной косынки, и Йенс запустил под него руки, ослабил зажимы, удерживающие белые складки, чтобы коснуться ее волос.

— Когда-нибудь, — сказал он, — я расчешу твои прекрасные волосы. — Он запустил свои сильные, уверенные и умелые пальцы в темные волны. — Валентина, — негромко проговорил он. — Я боюсь за тебя.

Она коснулась затянутыми в перчатки ладонями его щек, как будто для того, чтобы управлять словами, которые вылетали из его рта.

— Почему? Почему ты вдруг решил бояться за меня, Йенс?

— Разве ты не слышала, санитарка Иванова?

— Чего не слышала?

— Снова ожидается эпидемия холеры.

— Ну что? Как прошло?

— Все прекрасно, мама, спасибо, что спросила. Я многому научилась.

Валентина удивилась, когда мать вышла из маленькой библиотеки встречать ее. Она была в бордовом вечернем платье, в волосах сверкали рубины.

— Валентина, зайди сюда, пожалуйста.

— Мама, я устала. Можно я сначала умоюсь и переоденусь?

— Извини, моя дорогая, но мне нужно поговорить с тобой.

— Из-за чего такая спешка? Надеюсь, с Катей все в порядке?

— Дело не в твоей сестре. — Мать с волнением и как-то неуверенно опустила глаза, ей явно было не по себе. — Тебе нужно выполнять свою часть сделки, — ласково произнесла она. — Я знаю, ты устала, но…

Валентина поняла, что за этим последует.

— У тебя есть час, чтобы приготовиться.

— Для чего приготовиться?

— Для выхода. Ты же не забыла, что он сегодня должен заехать за тобой? Он ведь пригласил тебя на ужин.

— Мама, — осторожно произнесла девушка, — ты не могла бы попросить капитана перенести этот ужин на другой день? Из меня сегодня плохая спутница. Честно, я так устала, что с трудом думаю, что уж там и говорить о том, чтобы кого-то развлекать.

— Валентина, — голос матери зазвучал жестче, — ты дала согласие. Все готово.

— Прошу тебя, мама, не сегодня. — Сейчас она даже думать не могла о капитане Чернове.

— Ты обещала нам. Ты дала слово и должна его сдержать. Это важно. Ты понимаешь меня, Валентина?

— Да, мама. Понимаю.

Мать улыбнулась, глаза ее были все так же внимательны.

— Спасибо, — сказала она, поцеловала дочь в щеку и покинула библиотеку.

Валентина закрыла глаза, словно отгораживаясь от дурных мыслей, потом ухватилась за край капюшона, поднесла его к носу и медленно втянула воздух. Влажная ткань пахла непривычно. Это был запах его, Йенса? Или госпиталя?

Не щадя усталых ног, она вихрем взбежала на второй этаж. Оказавшись в своей комнате, Валентина первым делом достала список и перечеркнула номер пятый: «Слушаться маму». Потом, улыбаясь, провела еще одну жирную черту по номеру третьему: «Найти работу».

Она делала то, что должна была делать. Ела то, что ей предлагали. Отвечала, когда к ней обращались. Не более.

Капитан Чернов прибыл в роскошном черном экипаже, запряженном парой превосходных лошадей. На лакированной двери кареты красовался фамильный герб. Степан отвез Валентину в «Донон», один из лучших французских ресторанов города. Когда она узнала, что он заказал отдельный номер, ее охватило легкое волнение, но, как выяснилось, совершенно напрасно. Капитан был безукоризненно вежлив и обходителен, даже несколько нерешителен, а когда они остались наедине, и вовсе стал теряться, словно не знал, о чем говорить. Она не помогала своему кавалеру.

За омарами и черной икрой они вообще не разговаривали, и Валентина не произнесла ни слова, чтобы нарушить неловкое молчание. В какую-то минуту ее веки словно налились свинцом и начали опускаться, и девушке стоило большого труда удержать голову и не заснуть на столе лицом в тарелке с копченым осетром или горчично-оливковым соусом. Когда подали кофе, ее спутник облокотился о стол и нервно затушил в пепельнице черную сигарету с золотистым фильтром.

— Вам скучно со мной? — спросил он.