Жемчужина, сломавшая свою раковину

К нам в комнату заглянул отец и велел маме-джан приготовить что-нибудь сладкое для ширин-хури,[31] в знак того, что наша семья принимает предложение. У мамы-джан не было ничего, кроме плошки с сахаром, политым ее собственными слезами, которую папа-джан и поставил перед дядей Абдула Халика. Мужчины обнялись и поздравили друг друга. Мы, девочки, тоже прошли в гостиную и остановились у входа, теснясь позади мамы-джан и стараясь даже не смотреть в ту сторону, где сидели те, кому вскоре предстояло стать нашими мужьями. Абдул Шариф был коренастым мужчиной лет тридцати. Его брат Абдул Хайдар — на несколько лет старше. У Абдула Шарифа уже была жена, но он с удовольствием согласился обзавестись еще одной, особенно если свадебные расходы возьмет на себя двоюродный брат. Абдул Хайдар имел двух жен, так что Парвин станет третьей.

Ночью мне приснился Абдул Халик. Он явился за нами. В руке у него был кнут. Склонившись надо мной, он хохотал и тянул меня за руку. Он был сильный, и я пошла с ним. Улица была пустынна, но, когда мы проходили мимо домов, ворота открывались. В воротах стояли люди. Мама-джан. В следующем доме — тетя Шаима. Затем — Шахла. Бабушка Шекиба. Абдулла. Когда я проходила мимо, они провожали меня взглядом и качали головой. Я заглядывала в лицо каждому из них. Все они были печальны.

— Почему вы не поможете мне? — закричала я. — Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Мама-джан! Тетя Шаима! Бабушка! Шахла! Прости меня, Шахла!

— Такова воля Аллаха. Это насиб, Рахима! — кричали они в ответ.

Глава 19 РАХИМА

Абдул Халик был умным человеком, умным и хорошо вооруженным. Он точно знал, за какие ниточки следует дергать. Отец ни за что на свете не отказался бы от таких огромных денег и выбрал бы опиум, даже если бы ему нечего было есть. Да и вообще, какой прок от дочерей?

Мы были еще очень юными, но уже не детьми. Шахле исполнилось пятнадцать, Парвин — четырнадцать, мне — тринадцать. Мы были едва распустившимися бутонами, и настало время передать нас в другие руки. Точно так же, как в свое время передавали нашу прапрапрабабушку Шекибу.

Шахла все еще злилась и не разговаривала со мной. Я пыталась заговорить первой, но она не желала даже смотреть в мою сторону.

— Зачем ты разозлила отца? — всхлипнула сестра. — Я не хочу замуж! И Парвин не хочет. У нас все было хорошо. Оставь меня в покое. Иди к своему Абдулле!

Я была потрясена. А ведь Шахла права. Я делала то, что нравилось мне, не думая ни о ком, кроме себя. Мне хотелось играть с мальчишками в футбол, ходить в школу и возиться в пыли с Абдуллой. И все, что с нами случилось, — моя вина.

— Прости меня, Шахла, прости! Правда, я не думала, что так получится.

Шахла вытерла кулаком бегущие по щекам слезы и высморкалась.

Парвин молча наблюдала за нами, устроившись со своим альбомом для рисования на кровати.

— Птички разлетаются. Одна за другой. Птички разлетаются, — вдруг тихо произнесла она.

Я посмотрела на сестру. Парвин сидела, подогнув под себя одну ногу и вытянув вперед другую.

«Каково ей придется? — подумала я. — И как ее муж будет обращаться с хромой женой?»

Перехватив взгляд Шахлы, я поняла, что она думает о том же.

Шахла во всем винила меня. Если бы не моя выходка в тот злополучный день, нас не продали бы семье Абдула Халика.

Я задумалась: одна небольшая случайность сыграла роковую роль в нашей жизни, став первым звеном в цепочке событий. Если бы я не позволила Абдулле — веселому, сильному, красивому Абдулле — повалить меня на землю в шутливом сражении прямо посреди улицы, где мы и попались на глаза маме-джан, мы с ней не поссорились бы. Я не убежала бы из дома, а пообедала бы вместе с семьей и не наябедничала бы папе-джан, что меня лишили еды. Они не поругались бы с мамой-джан, и отец не помчался бы к Абдулу Халику жаловаться, что у него полон дом дочерей, которых он не в силах прокормить и которых надо срочно сбыть с рук. Я бы и сейчас оставалась бача-пош, вместе с мальчишками сидела на уроках в школе, строила смешные рожи за спиной учителя, а после занятий носилась с друзьями по улицам. А дома папа-джан, как и прежде, называл бы меня сыном и ерошил бы мне волосы на голове всякий раз, когда я прохожу мимо.

Но ведь все, что произошло с нами, это насиб — судьба.

«Все в руке Аллаха, моя девочка. У Бога есть план для тебя. Все, что предписано тебе судьбой, все сбудется».

Я снова задумалась: а не хотел ли Аллах, чтобы мы сами выбрали свой насиб?