Жемчужина Тамерлана

Кто-то обмолвился, что дворник Белов видел возле ее трупа бубнового туза. Тогда молодой человек и не думал, что эта информация ему даже очень пригодится.

Григорий явился к папаше ранним утром, в четыре часа. Дом еще спал, но дворник уже собирался на работу.

Он сразу открыл на звонок, будто почувствовал родственную душу – так, во всяком случае, хотелось думать Григорию.

Увидев статного молодого человека, Дмитрий Иванович прищурился:

– Вам кого?

Разумеется, сына он не узнал. Да и представить себе не мог, что тот когда-нибудь явится к нему.

– Мне вас, – пролепетал вдруг оробевший Григорий. – Вы Дмитрий Иванович Белов?

– Я-то Белов, а вы кто будете? – поинтересовался дворник, хмурясь. – Зачем беспокоите людей в такое время?

Григорий достал из нагрудного кармана старую фотографию:

– Вот… Это вы, правда? А этот мальчик, ваш сын Григорий, – это я.

В лице Белова не дрогнул ни один мускул. Он даже не предложил сыну войти.

Молодой человек вконец растерялся.

– Но… Разве вы не рады меня видеть?

Белов вдруг оскалился, показав прокуренные желтые зубы:

– А ты думал, рад? Ты что, деньги отцу привез? Или хочешь похвастаться, что выбился в люди?

Григорий помрачнел.

– Где же ты обитаешь, сынок? – продолжал дворник ехидно. – Учишься, работаешь? Или явился просить денег у меня? Так вот, я тебе не дам ни копейки.

Парень вскинул голову:

– Мне ничего не нужно. Я просто хотел вас увидеть.

– Это не обоюдное желание, – Белов сплюнул на лестничную клетку. – Я тебя никогда не жаждал видеть. – Он окинул сына осуждающим взглядом. – По всему видно, в жизни ты не преуспел, сынок. И, держу пари, сидел. Разве твоя мамаша могла нормально воспитать тебя? Ну, я прав?

– Я был в колонии за угон мотоцикла, – кивнул Григорий. – И моя мать тут ни при чем. Больше в колонию не собираюсь, как и на нары. А к тебе приехал не денег просить, а в глаза посмотреть. Совесть тебя не мучит, что нас с матерью бросил?

Дворник расхохотался:

– Разве мать не показывала тебе записку? Я уехал, потому что вы мне до смерти надоели. Особенно эта безмозглая курица, твоя мать. Сама ни на что не способна и вырастила такого же сыночка. Убирайся и передай ей, что я знать вас не желаю. Особенно ее… Ух, до чего она мне противна!

Григорий почувствовал, как в нем закипает злоба. Он любил мать, считал ее святой. Она всю жизнь положила, чтобы его вырастить. В то время как папаша прохлаждался на курорте и высылал жалкие копейки, которых едва хватало на еду, матери пришлось устроиться на вторую работу…

– Так и передай, что мне до сих пор противна ее рожа, – Белов собрался закрыть дверь, но Григорий молниеносно выхватил нож и ударил его в грудь.

Нет, он не хотел убивать, он хотел, чтобы отец замолчал и не оскорблял маму.

Дмитрий Иванович как-то странно хрюкнул, схватился за грудь и медленно осел на пол. Молодой человек бросился к нему, но потом решил – все бесполезно, папаша мертв.

Странно, но у него не возникло мысли его ограбить, вынести что-нибудь из квартиры. Его обуял панический страх, что он снова сядет, на этот раз надолго, и мать не переживет этого. Выродок-отец оказался прав: он ни на что не способен.

Парень бегал по комнате, думая, как замести следы, пока не наткнулся на колоду карт, лежавшую возле телевизора.

В его памяти всплыл разговор женщин возле подъезда, и, отыскав бубнового туза, он бросил его на грудь ненавистного отца. А потом он шел, не разбирая дороги, пока не оказался у гостиницы, где остановился на ночь.

Молодой человек поднялся к себе в номер, бросился на кровать, не в силах бежать из города, а потом решил вернуться к отцу, чтобы посмотреть, не оставил ли он какие-нибудь улики против себя.

Проклятое счастье и теперь сыграло с ним злую штуку – он попал в руки полиции.

Глава 30

Долина Сырдарьи. 1365 г.

Ядачи сделал свое черное дело. Рано утром, едва заголубел рассвет, начался дождь, да такой, что, казалось, небо обрушило на землю весь свой гнев. Потоки воды хлынули на затвердевшую от солнца землю, превращая ее в непролазную жижу, и Тамерлан, выйдя из шатра и поздоровавшись с Хусейном и остальными эмирами, быстро сказал:

– У нас остались считаные минуты, чтобы попытаться взять инициативу в свои руки. Я уже говорил вчера, что глинистая почва станет непроходимой. Кони и люди – все увязнет в ней.

– Клянусь Аллахом, ты прав, – отозвался Масур-бек. – Я тоже считаю, что мы должны напасть на Ильяса-Ходжи без промедления.