Жемчужина востока

И вот великолепный храм Иерусалимский, простоявший 1130 лет на священной вершине горы Мориа, сам стал величайшею жертвой всесожжения, какая когда-либо приносилась на этой горе. И в жертвах не было недостатка, в своем безумном исступлении римляне избивали беспощадно беззащитных людей, томившихся во дворе Израиля, так что трупами, точно сплошным ковром, был усыпан весь двор: в эту ночь было избито более 10 тысяч воинов, женщин, детей и священнослужителей, кругом все утопало в крови. Многие римляне с награбленными сокровищами падали и задыхались от недостатка воздуха.

Громадными снопами, на сотни футов в вышину, вздымалось необъятное пламя пожара, воздух кругом накалился, как в плавильной печи. Страшный стон избиваемых, крики торжества победителей и громкий вопль тех евреев, которые были свидетелями всего этого, слились в один протяжный звук.

Несколько тысяч человек евреев успели, однако, бежать через мост в верхний город. Уничтожив за собою этот мост, они стали следить оттуда за тем, что происходило по эту сторону долины, и оглашали воздух непрерывным жалобным воплем. Мириам, видевшая все это разрушение и избиение, не могла уже выдержать долее зрелища всех этих ужасов и, свернувшись за мраморным столбом, задыхаясь от жара и смрада, стала молить Бога о смерти. Вдруг она вспомнила, что в ее фляге еще было немного воды с вином, она с жадностью припала губами к горлышку фляги и, выпив все до последней, капли, снова легла у подножия своего столба и лишилась сознания.

Когда она пришла в себя, было уже светло, и из груды развалин храма Иродова, великолепнейшего здания в мире, вздымался густой столб дыма и пламени, а весь двор Израиля был сплошь устлан трупами, по которым римляне прокладывали себе дорогу или же расчищали себе путь, бросая трупы в огонь.

На жертвеннике теперь развевался римский штандарт, и легионеры приносили ему жертвы. Но вот к ним подъехал статный воин в сопровождении блестящей свиты, и они приветствовали его громкими криками: «Тит — император!» Здесь, на месте его торжества, победоносные легионы провозгласили своего полководца Цезарем.

Однако и теперь борьба не совсем была окончена, так как на крышах горевших стен ограды собрались некоторые из уцелевших еще и самых отчаянных защитников храма Иерусалимского, и, по мере того, как эти ограды рушились, отступали к воротам Никанора, которые еще оставались нетронутыми. Римляне, которые уже пресытились кровью, стали приглашать их сдаться, но те не соглашались, и Мириам, к несказанному своему ужасу, узнала в одном из них своего деда Бенони.

Так как они не сдавались, римляне стали по ним стрелять и перебили их всех одного за другим, кроме старого Бенони, в которого не попала ни одна стрела.

— Перестаньте стрелять! — крикнул чей-то властный голос. — Принесите скорее лестницу! Этот человек — смелый и отважный старик, к тому же, один из членов Синедриона. Захватите его живым!

Лестницу приставили, и по ней взобрались на стену римляне. Бенони при виде их отступил к самому краю обрушившейся стены, охваченной пламенем, но затем обернулся лицом к римлянам, в этот момент увидел Мириам и при виде ее стал ломать руки и разодрал на себе одежды, полагая, что она уже умерла. Мириам угадала его горе, но до того обессилела, что не могла сделать ни малейшего движения, не могла произнести ни одного звука, чтобы утешить несчастного старика.

— Сдайся! — кричали между тем римляне, боясь приблизиться к горящим развалинам. — Сдайся, безумец, Тит дарует тебе жизнь!

— Для того, чтобы влачить меня за своей колесницей победителя по улицам Рима? — гневно возразил старый еврей. — Нет, я не сдамся, а умру, умоляя Бога, чтобы Он с лихвой воздал Риму за Иерусалим и его детей! — и, подняв с земли валявшееся копье, он метнул им в группу римлян с такою ловкостью и силой, что копье, пробив насквозь щит одного из воинов, пронзило насквозь и руку, державшую щит.

— Пусть бы это оружие также пронзило твое сердце и сердца всех римлян! — воскликнул Бенони и, бросив последний прощальный взгляд на развалины храма и Иерусалима, бросился в пламя горящих развалин и погиб, гордый и смелый, не изменив себе даже и в час смерти.

При виде этого Мириам снова лишилась чувств, а когда очнулась, то вдруг увидела, как дверь, ведшая на кровлю из потайной комнаты квадратного здания над воротами Никанора, распахнулась, и из нее выбежал с обнаженною головой, в разодранной одежде, весь в крови и копоти человек с безумно блуждавшими глазами, как у затравленного зверя. Мириам вгляделась и узнала в нем Симеона, осудившего ее на ужасную смерть.

Следом за ним, цепляясь за полы его одежды, выбежали римляне, в том числе и один офицер, лицо которого показалось Мириам знакомым.

— Держите его! — крикнул он. — Надо же нам показать римскому народу, на что похож живой еврей!

Стараясь вырваться из рук врагов, Симеон поскользнулся и упал во всю длину.

Теперь только римский офицер заметил Мириам, лежавшую у подножия столба.