Жемчужина востока

— Ах, я ведь почти забыл про эту девушку, которую нам приказано спасти! Уж не умерла ли она, бедняжка? Клянусь Бахусом, я видел где-то это лицо. Ах да, припомнил! — и он, наклонясь над нею, прочел надпись вины ее на груди.

— Смотри, господин, какое на ней ожерелье, жемчуг ценный, прикажешь снять его? — проговорил один легионер.

— Снимите с нее цепь, а не ожерелье! — приказал начальник, затем, склонившись к девушке, спросил. — Можешь ты идти, госпожа?

Мириам только отрицательно покачала головой.

— Ну, тогда мне придется нести тебя! — и бережно, словно ребенка, поднял ее на руки и стал спускаться со своею ношей вниз, во двор. Солдаты вели за ним Симеона.

Во дворе Израиля, где еще уцелела часть жилого помещения, на кресле, перед одним из сводчатых входов, сидел человек, рассматривавший священные сосуды и всякую драгоценную утварь, окруженный своими военачальниками и префектами. Это был Тит. Подняв глаза, он увидел Галла с его ношей и спросил:

— Что ты несешь, центурион?

— Ту девушку, Цезарь, которая была прикована к столбу на воторах!

— Жива она еще?

— Нет, Цезарь! Зной и жажда сделали свое дело!

— В чем заключалась ее вина? — спросил Тит.

— Тут все это написано, Цезарь!

— Хм… «Назареянка», мерзкая секта, даже хуже самих евреев, как утверждал покойный Нерон. Но кто осудил ее?

Мириам подняла голову и указала на Симеона.

— Говори мне всю правду, — приказал Тит, — и знай, что я все равно ее узнаю!

— Она была осуждена Синедрионом, — сказал Симеон, — в том числе находился и ее дед Бенони, вот тут его подпись!

— За какое преступление? — спросил Тит.

— За то, что помогла бежать одному римскому пленнику, за что пусть душа ее вечно горит в гиенне огненной!

— Судя по твоей одежде, ты тоже был членом Синедриона! — сказал Тит. — Как твое имя?

— Меня зовут Симеон. Это имя ты, верно, слышал уже не раз!

— А-а, да, вот оно здесь, на этом приговоре, стоит первым! Ты приговорил эту девушку к страшной смерти за то, что она спасла жизнь одному римскому воину. Так испей же сам ту же чашу. Отведите его на башню над воротами и прикуйте к том столбу, к которому была прикована девушка. Храм твой погиб, святилища твоего не стало, и ты, как верный его служитель, должен желать себе смерти!

— Да, в этом ты прав, римлянин, — проговорил Симеон, — хотя я предпочел бы более легкую кончину!

Его увели, и цезарь Тит занялся Мириам.

— Отпустить ее на свободу нельзя: это все равно, что обречь ее на смерть, кроме того, она изменница и, вероятно, заслужила свою казнь. Но она прекрасна и украсит собою мой триумф, если боги удостоят меня этого, а пока… Кто возьмет ее на свое попечение? Но помните, чтобы никто не причинил ей вреда, девушка эта — моя собственность!

— Будь покоен, Цезарь, я буду обращаться с нею, как с дочерью! — сказал ее освободитель. — Отдай ее на мое попечение!

— Хорошо, — сказал Тит, — теперь унесите ее отсюда, нам надо заняться еще другими, более важными делами, а в Риме, если мы будем живы, ты отдашь мне отчет об этой девушке!

XVIII. ЖЕМЧУЖИНА

Прошло еще не мало времени, битвы и сражения все еще продолжались, так как евреи еще держались в верхнем городе. Во время одной из этих схваток Галл, тот римский начальник отряда, который вызвался принять на свое попечение Мириам, был тяжело ранен в ногу, и так как он был человек, которому Тит вполне доверял, то по приказанию Цезаря должен был отплыть в Рим с другими больными и ранеными и доставить в столицу Империи большую часть забранных в храме Иерусалимском сокровищ. Согласно этому желанию Цезаря, Галл должен был направиться в Тир, откуда отплывало судно, предоставленное в его распоряжение.

Мириам, которую он тогда же перенес в свой лагерь, расположенный на Масличной горе, он поселил в особой палатке, где старухе, прислуживавшей раньше ему самому, поручено было ухаживать за девушкой и беречь ее как зеницу ока.

Долгое время девушка находилась между жизнью и смертью, но мало-помалу, благодаря хорошему питанию и тщательному уходу, силы ее вернулись, физическое здоровье было восстановлено, но умственное потрясение, испытанное ею, не прошло для нее бесследно, бедная девушка, казалось, навсегда останется с помутившимся рассудком. В продолжение многих недель она не переставала бредить, а речь ее оставалась бессвязной и неразумной.

Всякому другому, на месте Галла, надоело бы возиться с бедной помешанной, и он, по примеру других, предоставил бы ее своей судьбе, подобно десяткам и сотням несчастных еврейских женщин и девушек, которые теперь бродили по всей стране, как бездомные голодные псы, снискивая случайные крохи пропитания или погибая с голода.