Жемчужина востока

— Потому, господин, что о тебе не было ни вестей, ни слуху, а так как я знал, что ты никогда не опозоришь ни чести своего славного имени, ни римских орлов, которым служишь, допустив, чтобы тебя взяли в плен, то мог только думать, что ты с честью пал в бою!

— Слышишь, женщина, что говорит мой слуга и вольноотпущенный? — обратился Марк к Нехуште. — Тем не менее, Стефан, то, что и ты, и я считали невозможным, случилось, я был захвачен в плен, хотя не по своей вине!

— О, утаи это, господин, от всех, утаи, ведь двое таких несчастных осуждены идти нынче в шествии триумфа со связанными на спине руками и позорной доской на груди, надпись на которой гласит: «Я — римлянин, который предпочел позор смерти!» И тебе, господин, Может грозить, если так, та же участь!

— Молчи, старик! — воскликнул Марк, весь бледный. — Молчи и прикажи рабам приготовить нам ванну и обед: мы нуждаемся и в омовении, и в питании!

— Рабов у нас здесь нет: я отослал их на работы в поля, а лишних продал. Здесь остались только я да одна старая невольница, которая все приготовит тебе!

— А деньги есть у нас?

— О, денег у нас много, я даже не знаю, куда их девать!

— Они могут мне понадобиться сегодня! — сказал Марк.

Старик поклонился и вышел распорядиться.

Время было около полудня. Марк, выкупавшийся, натертый благовонными маслами, одетый во все новое, стоял теперь в одной из великолепных зал своего дома и смотрел сквозь просвет в ставне на двигавшееся мимо его окон торжественное шествие триумфа.

К нему подошла Нехушта, переодетая в чистые белые одежды, омывшаяся и прибравшаяся после продолжительного пути.

— Узнала ты что-нибудь о ней, Нехушта? — спросил Марк.

— Кое что, господин! Она должна следовать перед колесницей триумфатора и затем быть продана на торгу в форуме. Из-за нее, говорят, произошла страшная ссора между цезарями и Домицианом, который хотел получить ее себе в дар!

— Ссора из-за нее? Боги, вы восстали против меня, если дали мне в соперники Домициана! — воскликнул Марк.

— Почему так, господин? Твои деньги не хуже его денег!

— Да, и я отдам за нее все до последней полушки, но это не спасет меня от ненависти и мести Домициана!

— К чему тревожиться раньше срока?! В свое время успеешь нагореваться! — сказала Нехушта.

Между тем, мимо них тянулось бесконечною вереницей торжественное шествие: колесницы с изображением сцен взятия Иерусалима, фигуры богини победы, драгоценные вавилонские гобелены, золотая утварь Иерусалимского храма, модели судов и кораблей, взятых у неприятеля, толпы пленных и те двое несчастных римских воинов, плененных евреями, о которых говорил Стефан. Один из них, грубый, суровый воин, с громадной черной бородой, смотрел зверем и злобно равнодушно относился к ругани толпы, другой же, голубоглазый, с тонкими, благородными чертами лица, по-видимому, доходил до безумия от злобных издевательств народа. Он дико озирался блуждающими глазами, как бы ища исхода, все лицо его выражало невыносимую муку. Вдруг какая-то женщина из толпы, подняв черепок, швырнула им в щеку несчастного со словами: «Трус! Собака, а еще римлянин!» Этого позора он уже не мог вынести, его голубые глаза остановились, он обернулся и громко крикнул в ответ:

— Я не трус! Я своей рукой убил десятерых врагов, и пять из них — в бою один на один! Я не трус, на меня напали 15 человек, когда я был ранен, и одолели, а когда я очутился в тюрьме безоружный, я хотел удавиться, но подумал о жене и детях и остался жить. А теперь я умру, и пусть кровь моя падет на ваши головы!

И прежде, чем кто-либо успел его упредить, он кинулся под колеса громадный колесницы, запряженной восемью белыми быками, и был раздавлен тут же на месте.

«О-о!» — застонал Марк и закрыл лицо руками, тогда как Нехушта, воздевая руки, молилась за душу несчастного и за эту дикую бесчеловечную толпу, которая теперь восхищалась подвигом, признавая его все же доблестным римлянином.

Пока убирали тело и приводили все в надлежащий порядок, процессию остановили. Против дома Марка за толпою пленных одна, сама по себе, шла девушка в роскошном наряде, шитом золотом и серебром, с низко опущенною головой, вся залитая яркими лучами солнца, с дорогим жемчужным ожерельем на шее.

— Смотрите! Смотрите! — кричала толпа. — Это «Жемчужина Востока»!

— Видишь, господин?! — воскликнула Нехушта, схватив Марка за плечо. — Смотри, это она!

Марк задрожал при виде той, которую он любил больше всего в жизни.

— Как она истомлена и измучена! Душа ее исстрадалась, а я должен стоять здесь и смотреть на нее, не смея помочь ей ничем, не смея показаться! — стонал он.

Нехушта оттолкнула его и, встав на его место, осторожно раздвинула ставни и голубые шелковые завесы окна и на одно мгновение выставила свое лицо, так что ее можно было видеть с улицы.

— Она видала меня и узнала! — проговорила Нехушта, задергивая завесы и закрывая ставни. — — Теперь она знает, что она здесь, в Риме, не одна, не без друзей!

— Я хочу, чтобы она видела и меня! — сказал Марк.

— Поздно! Видишь, шествие уже тронулось! Да она и не в силах была бы вынести своего волнения при виде тебя!