Заслышав такие речи, Нехушта поспешила вниз, в каюту к своей госпоже, жестоко страдающей от качки. Наверху же царила настоящая паника: не только экипаж судна, но даже невольники-гребцы кинулись к запасам спирта и старались хмелем отогнать ужас близкой смерти. Раза два эти возбужденные вином люди пытались ворваться в каюту, угрожая кинуть в море христианок, виновниц их гибели. Но Нехушта, стоя в угрожающей позе у самой двери, грозила убить первого, кто сунется в каюту. Так прошла ночь, а когда рассвело, серая полоса берега вырисовалась в полумиле от судна. С быстротой молнии неслось оно на прибрежные скалы. Близость смерти протрезвила людей: они бросились спускать шлюпки и готовить плоты из досок палубы. Видя, что все готовятся покинуть судно, Нехушта стала просить, чтобы спасли и их, но ее грубо оттолкнули, пригрозив смертью. Вдруг громадный вал подхватил галеру и бросил ее на скалы. Со страшным треском она врезалась носом между двумя рифами и засела на большой, плоской скалистой мели.
Плот и шлюпка удалялись от судна, и Нехушта в отчаянии смотрела им вслед. Вдруг страшный нечеловеческий крик прорезал рев бури и шум волн: плот и шлюпка, брошенные на скалы, разбились в щепки. Несколько несчастных беспомощно барахтались в волнах, но за несколько минут все стихло, шлюпки и плота будто и не было. Тогда Нехушта поблагодарила Бога, сохранившего им жизнь, вернулась в каюту, чтобы рассказать госпоже своей о случившемся.
– Да простит им Господь прегрешения их! – сказала Рахиль. – Что же касается нас, то не все ли равно, утонуть там, на плоту, или здесь, на галере?!
– Мы не утонем, госпожа, в этом я уверена! – возразила Нехушта.
– Откуда эта уверенность? Видишь, как море бушует! – заметила Рахиль.
В этот момент новый вал с бешеной силой подхватил галеру, приподнял ее с мели, перенес через гряду рифов, о которые разбились плот и шлюпка, выбросив на мягкую песчаную отмель берега. Судно замерло, глубоко врезавшись в мокрый песок за несколько десятков сажен от берега. Будто закончив свое дело, ветер стих, море на закате улеглось, как это часто бывает на Сирийском прибрежье. Рахиль и Нехушта, будь у них силы, могли бы беспрепятственно достигнуть берега, но об этом нечего было и думать: настало время появления на свет ребенка. Рахиль родила дочь.
– Дай мне поглядеть на ребенка! – попросила молодая мать. Нехушта зажгла в каюте светильник и показала хорошенького младенца, но очень маленького, беленького, с большими синими глазами и темными вьющимися волосиками.
Долго и любовно смотрела на своего ребенка молодая мать, затем сказала: «Принеси воды: пока еще есть время, надо окрестить малютку!»
И во имя Святой Троицы, освятив сперва воду, умирающая окунула дрожащую руку в эту воду и трижды осенила крестным знамением дитя, дав ему имя Мириам.
– Ну вот, – сказала Рахиль, – проживет она час или целую жизнь – все равно. Она крещена мною и будет христианкой. Тебе, Ноу, я поручаю ее как приемной матери. Заботься о ней и воспитай в духе христианства. Скажи ей также, что покойный отец ее завещал, чтобы она не смела избрать себе в мужья человека, который не исповедует Христа Распятого! Такова и моя воля!
– О, зачем ты говоришь такие слова, госпожа?
– Я умираю, Ноу, я это чувствую, и теперь, когда мой ребенок родился, с радостью иду к тому, который ждет меня там, в новой загробной жизни, и к Господу нашему… Дай мне того вина, оно восстановит мои силы; мне надо сказать тебе еще многое, а я чувствую, что слабею!
Рахиль выпила несколько глотков вина и затем продолжала:
– Как только меня не станет, возьми ребенка и иди в ближайшее селение: пусть малютка немного подрастет и окрепнет. Деньги у тебя есть, тебе их хватит надолго. Когда дитя наберется сил, отправься с ним не в Тир, где мой отец станет воспитывать мою дочь в строгом иудействе, а в селение ессеев на берегу Мертвого моря, где живет брат моей покойной матери Итиэль. Расскажи ему все без утайки. Хотя он не христианин, но человек добросердечный, он искренне сочувствует христианам; ты знаешь, как жестоко упрекал он отца за его поступок по отношению к нам. Дядя пытался сделать все возможное, чтобы спасти нас. Ему ты скажи, что я, умирая, просила его именем его покойной сестры, которую он так нежно любил, принять мою дочь и быть ей вместо отца, а тебе – другом. Если он примет вас обеих под свою защиту, мир и счастье снизойдут на него и на весь дом его!
Последние слова Рахиль произнесла с трудом, силы ее иссякали. Она стала молиться, едва шевеля губами, и вскоре уснула. Проснувшись на заре, она знаками попросила принести ей младенца и, возложив руки на его головку, благословила его, затем Нехушту и снова забылась, но на этот раз – сном вечности.