Жена

Однажды в сумерки я вернулась домой и, снимая в передней пальто и калоши, увидела на вешалке фуражку с голубым околышем и шитым золотом гербом. Под вешалкой стоял маленький чемодан Андрея, перевязанный ремешком. Дверь в мою комнату была открыта. Я взглянула и увидела незнакомого летчика. Он сидел за моим столиком и что-то быстро писал. Услышав мои шаги, он встал, одернул гимнастерку. Он был невысок, строен, смугл, с двумя орденами. На его голубых петличках я увидела одну шпалу. Стало быть, он был капитан.

– Нина Петровна? – полувопросительно сказал он.

– Да. Я.

– Капитан Савушкин, – сказал он, сдвинув каблуки.

Я протянула ему руку. Он ее взял, нерешительно поднял, как бы желая поцеловать, но, заметив в моих глазах мелькнувшее недоумение, твердо ее пожал, тряхнул и выпустил. Он покраснел, отчего его чистый смуглый лоб еще больше потемнел. Это было заметно даже в сумерках. Он поправил свои тонкие небольшие усы, решительно откашлялся и сказал:

– Я однополчанин вашего супруга. Приехал сюда в командировку принимать на заводе самолеты для фронта. На рассвете улетаю обратно в часть. По поручению командира полка имею вам передать…

Он слегка присел, привычным жестом потянул ремешок полевой сумки и вынул небольшой сверток. Он дал его мне, а сам деликатно отошел в сторону и отвернулся. Я развернула сверток. Там были ручные часы Андрея, три его ордена, золотая звездочка Героя Советского Союза, орденская книжка, бумажник и моя очень давняя неудачная фотография с потрескавшимися и обрезанными краями, где я была снята – очевидно, зимой – в белой вязаной шапочке, в белом свитере и почему-то была похожа на брюнетку. Я долго стояла, держа в горсти все эти вещи, как бы взвешивая их – его славу, его любовь, его время, – и все никак не могла постигнуть до конца, что все это осталось, существует, а его, моего Андрея, уже нет и больше никогда не будет. И слезы текли по моим холодным щекам.

– Я еще привез чемодан с кой-какими вещами Андрея Васильевича. Я его поставил в передней – мне тут открывала дверь одна старушка.

– Это моя хозяйка, Зинаида Константиновна.

– Вот, вот. Она мне и комнату вашу открыла. Я уже думал, что вас не дождусь. Записку стал писать. Разрешите внести чемодан?

– Спасибо. Не беспокойтесь. Это потом.

Уже совсем стемнело. Я опустила синюю бумажную штору маскировки и зажгла лампочку под черным абажуром. Я предложила капитану стул, а сама села на кровать. Мы некоторое время молчали.

– Нина Петровна, неужели вы меня не узнаете? – сказал он.

И я вдруг сразу его узнала.

– Петя!

– Ну, конечно! Георгиевский монастырь, Балаклава, розовый мускат и так далее.

– Извините, я даже не знала, что ваша фамилия Савушкин.

– Да, капитан Савушкин. Это теперь. А в мирное время был Петя. Иначе никто не называл. А что, сильно я о того времени переменился?

– Я б не сказала, что сильно. Но все-таки… Стали более солидным. Повзрослели. Опять же – усы.

– Усы фронтовые. Не такой веселый?

– Да и это.

– Ничего не поделаешь. Воюем. Веселого мало.

– А вы знаете, мне Андрюша в своем последнем письме писал о вас и даже передавал привет. Как раз накануне… этого несчастья.

– Да, очень тяжелый случай, – сказал Петя, нахмурившись. – Не говорю уже о вас. Это само собой. Но и для всех нас это очень тяжелый удар. Для всего полка. Потерять такого товарища, такого выдающегося командира.

– Как это произошло? При вас?

– Не только при мне, но даже, если хотите, из-за меня.

– Из-за вас?