Жена авиатора

Он нежно поцеловал мой палец, потом прижал к себе, так, что я видела только его глаза и слышала только его сердце. Мне хотелось, чтобы это путешествие не кончалось никогда. Тогда я бы пела ему песни и читала свои стихи, как Цирцея[21]; и мы облетели бы остальную часть света, недосягаемые, как два Икара.

Но нам пришлось вернуться назад – спуститься с облаков на землю. Стоя в гостиной Гуггенхаймов, мы опять были обычными мужем и женой, пусть и на необычном по пышности приеме; смелые исследователи в мире людей, больше не одинокие. Звон бокалов, грудной смех светских львиц, идиотские вопросы тех, кто никогда не путешествовал иначе, чем в первом классе роскошного лайнера – все говорило о том, что мы вернулись обратно. Какой лживый, разочаровывающий мир!

Великая летчица – убедившись, что все в комнате слышали, как она обсуждает моторы с моим мужем, – наконец вспомнила о моем присутствии. Почти такая же высокая, как Чарльз, она улыбнулась, нагнувшись ко мне с покровительственным видом.

– Очень милый наряд, – сказала она, бросив на меня небрежный взгляд.

– Благодарю вас.

– Скажите, Энн, вы когда-нибудь читали «Собственную комнату»?

Я открыла рот, потом громко рассмеялась. Она серьезно? По беспокойному взгляду Амелии Эрхарт[22]я поняла, что серьезно.

– Простите? – спросила я вежливо.

– Последний роман Вирджинии Вулф. Обязательно прочтите. Это написано для людей вроде вас.

– Людей вроде меня? Что вы имеете в виду?

– О, Энн! Вы такая милая крошка! – Амелия рассмеялась своим громким лошадиным смехом. Стоявший рядом со мной Чарльз оцепенел. Он не любил Амелию; много раз он говорил, что я гораздо лучший пилот, чем она, хотя никогда не критиковал ее публично. Теперь он смотрел на меня, думая, смогу ли я пройти это последнее испытание.

Я колебалась. Можно управлять самолетом, избегая столкновения с горами, ориентироваться по звездам, но как мне прилюдно защитить себя? В этой комнате, полной народу, я выпрямилась и достойно встретила взгляд Великой летчицы. Она с пренебрежением смотрела на мое цветастое платье, шелковые чулки и туфли на высоких каблуках, и тут меня осенило. Я не выглядела как летчица! Мой образ соответствовал статусу супруги авиатора. Его чересчур разодетая жена. И этим все сказано.

Мне стало дурно. Что-то предательски пульсировало в желудке; что-то переворачивалось в нем, напоминая мне самым простым способом, что я, в конце концов, земное существо.

Так что с вполне естественной радостью – и, должна признать, с некоторым превосходством – я, глядя снизу вверх, улыбнулась Великой летчице.

– Благодарю за совет, Амелия. Люблю почитать что-нибудь новенькое. Не думала, что вы так эрудированы.

Кэрол Гуггенхайм подавила смех, а Чарльз отвернулся, но я успела уловить улыбку на его лице.

– Чарльз, можно тебя на минуту? – Я отвернулась от Амелии, взяла мужа за руку и твердой походкой направилась с ним в отгороженную часть комнаты, подальше от блеска растерянной улыбки Великой летчицы. Я слышала, что она сказала за моей спиной что-то, встреченное взрывом смеха, но мне было все равно.

– Тебе надо было более резко поставить ее на место, Энн, – начал Чарльз, – ты ведь летаешь лучше, чем она.

– Зачем? Она просто глупа. И мне плевать, что она думает обо мне. На свете есть более важные вещи, – ответила я легкомысленно, почти дерзко.

А потом я положила руку на плечо своего мужа и приподнялась на цыпочки, чтобы прошептать ему кое-что на ухо. Вечер в нашу честь продолжал шуметь где-то вдалеке, а я в это время сообщала Чарльзу, что вскоре ему предстоит пройти испытание большее, нежели заслужить звания выдающегося летчика или знаменитого авиатора.

Ему предстояло стать отцом.

Глава шестая

Май 1930-го

На тротуарах Нижнего Ист-Сайда царил хаос. Вокруг было так шумно, душно и грязно, что я на мгновение дрогнула. Тошнота поднималась вверх, и я подумала: что будет, если я упаду в обморок прямо посреди Хаустон-стрит и об этом напечатают в газетах. Какова будет реакция Чарльза?

А я-то думала, что у меня уже прошла эта утренняя тошнота! Сделав несколько глубоких вдохов, я поняла, что просто еще не привыкла к Нью-Йорку. Моя предыдущая жизнь сильно отличалась от этой, там я спокойно ходила по тротуарам. Там постоянные гудки клаксонов, плач детей, непрекращающийся гул разговоров, вездесущие звуки бура дорожных рабочих – все это было просто шумовым фоном. Таким же, каким теперь был для меня рев двигателя самолета.