Жена бургомистра

— Что же, я согласен; только тут нет ничего особенного, и, может быть, вы совершенно не поймете этого. Пойдемте-ка сюда; за кружкой пива рассказывается лучше, а то ноги отказываются служить, когда им четыре ночи подряд не дают их заслуженного жалованья — ночного отдыха.

Когда они уселись в трактире друг против друга, учитель фехтования поправил усы, лезшие в рот, и начал:

— Сколько лет тому назад это было?… Скажем так, добрых пятнадцать… Так вот однажды ехал я в Гарлем с хозяином «Векселя», который, как вы знаете, человек ученый и много занимался всяким древним хламом и латинскими сочинениями. С таким человеком придумывать темы для разговоров не приходится, и когда речь зашла о том, что часто человек видит в первый раз в жизни то, что, ему кажется, он уже видел раньше, то Акванус сказал, что это легко объясняется, раз человеческая душа неуничтожима, раз она бессмертная эфирная птица. Пока мы живем, она остается в нас, а когда нам приходит конец, то она улетает прочь и в возмездие за свои заслуги получает награду или наказание; но через тысячелетия, которые для Господа Бога не больше, чем одно мгновение, в которое я осушаю эту кружку… Слуга, еще одну кружку… Милосердный Отец отпускает ее на волю, и тогда она вселяется в новорожденное дитя. Это рассмешило меня; но он нисколько не смутился и рассказал об одном старом язычнике, человеке в высшей степени мудром, который был твердо убежден, что душа его была когда-то прежде в теле могучего героя Картье. Этот самый язычник отлично помнил, куда он повесил в своей прежней жизни свой меч, и рассказывал об этом своим товарищам. Начали искать, и нашли доспехи с начальными буквами имени и фамилии, которые носил этот мудрец многие столетия назад в бытность свою воином. Это меня поставило в тупик, так как — видите ли, в чем дело, господин, только не смейтесь, пожалуйста, — я сам испытывал прежде нечто подобное тому язычнику. Я не много смыслю в книгах, и с самого детства читаю все одну и ту же. Я получил ее в наследство от своего покойного отца; она даже и не печатная, а рукописная. Я как-нибудь покажу ее вам: в ней изложена история отважного Роланда. Часто, когда я углублялся в эти прекрасные и правдоподобные рассказы, щеки начинали пылать у меня, как в огне, и я признаюсь уж вам, как признался и Акванусу: или я сильно ошибаюсь, или я сидел за столом короля Карла и был закован в латы Роланда, ломая копья и сражаясь в бою. Мне кажется, что я видел короля мавров, Марсилия, а однажды, когда я перечитывал, как умирающий в Ронсевальской долине Роланд до тех пор дул в рог, пока не лишился сил, я почувствовал такую боль в горле, как будто оно хотело разорваться, и мне пришло в голову, что это мучение я испытываю на земле уже во второй раз. Когда я во всем этом чистосердечно признался Акванусу, он воскликнул, что нет никакого сомнения в том, что моя душа уже жила раньше в душе Роланда, или, другими словами, что в своей прежней жизни я был рыцарем Роландом!

Музыкант с изумлением взглянул на рассказчика и спросил:

— Вы действительно верите в это, господин капитан?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Аллертсон. — Для Всевышнего нет ничего невозможного. Сначала я сам рассмеялся Акванусу в лицо, но его слова остались у меня в памяти, а когда я снова перечитал старые рассказы — для этого мне не надо особенно утомлять глаза, потому что я знаю наперед, что будет на следующей строчке, — я не мог не спросить себя… Одним словом, сударь, моя душа, наверное, когда-нибудь побывала в Роланде, и потому-то я и называю его своим «патроном», или «предшественником». С течением времени у меня образовалась привычка клясться его именем. Глупость, подумаете вы, но я знаю то, что знаю, а теперь мне пора идти! Сегодня вечером мы еще потолкуем, но только о других предметах. Да, сударь, у каждого человека есть свой пункт помешательства, но я надеюсь, что с моим я не буду по крайней мере в тягость людям. В конце концов я открываюсь только хорошим друзьям, а попробуй-ка какой-нибудь чужой спросить меня о патроне Роланде, — во второй раз не захочет повторить вопроса… Слуга, счет!… Вот опять идут… Надо посмотреть, правильно ли заняты башни и дать наставление караулу, чтобы он смотрел во все глаза. Если вы покажетесь в мундире и при оружии, то, может быть, вас еще пропустят, а уж меня сегодня ни во что не ставят. Вы, верно, будете проходить через новый Рейн. Зайдите тогда ко мне в дом и скажите моей возлюбленной жене, чтобы не ждала меня к ужину. Или нет, лучше я сам это сделаю; сегодня в воздухе что-то кроется, да вот вы сами убедитесь в этом; у меня опять болит горло, как в Ронсевале…

XVII

В помещении большой караульной, которая была устроена подле замка во время снятой два месяца тому назад осады, сидели после захода солнца группами солдаты и добровольцы, болтая за кружками пива и развлекаясь карточной игрой при скудном свете сальных свечей.