Жена-девочка

— Тихо, масса Майнард, — сказала она, прикладывая палец к губам, характерный жест, требующий тишины. — Говорите шепотом, и я скажу вам что-то такое, что вам будет приятно услышать.

— Что это? — спросил Майнард чисто механически.

— То, что мисс Бланш вас нежно любит — любит всем своим юным сердцем. Так она говорила своей Сабби — вчера и сегодня — много-много раз, снова и снова. Поэтому вы не должны огорчаться.

— Это все, что вы хотели мне сказать? — спросил он, и в его голосе не было ни малейших признаков резкого тона.

Было бы странно, если бы эта беседа не доставила ему удовольствие, несмотря на краткость переданного ему сообщения.

— Сабби уже все сказала, но Сабби еще не все сделала.

— Что вы должны сделать? — спросил Майнард, заинтересованный этим.

— Вы должны получить это, — ответила мулатка и ловко и незаметно, как умеют женщины ее расы, положила какой-то белый предмет в карман его сюртука.

Послышался характерный хруст гравия, экипаж подъехал и остановился у входной двери.

Майнард не мог более оставаться рядом со служанкой без того, чтобы его не заметили, и, сунув полсоверена note 27 в руку Сабби, он молча спустился по ступенькам и также молча занял место в экипаже.

Носильщик чемодана так и не сумел удовлетворить свое любопытство относительно причины неожиданного отъезда гостя, поскольку дверь экипажа закрылась за ним.

— Во всяком случае, это неплохой джентльмен, — сказал слуга, возвращаясь в освещенный зал, чтобы посмотреть на полсоверена, зажатого в ладони.

В то время, как он любовался своими деньгами, упомянутый джентльмен был занят более интересным исследованием. Прежде чем экипаж покинул Вернон Парк — он все еще огибал его по окружной дороге — пассажир сунул руку в карман сюртука и достал записку, которая была ему тайно и с такими предосторожностями передана.

Это был маленький листок бумаги — половинка листа, вырванного из записной книжки. И письмо это было написано карандашом, всего лишь несколько слов, написанных второпях дрожащим почерком!

При свете восковых свечей, горящих внутри серебряных ламп, он без труда прочитал записку, и сердце его наполнилось радостью.

«Папа очень сердит, и я знаю, что он никогда не согласится на то, чтобы я снова увидела вас. Мне грустно от того, что мы, возможно, никогда больше не встретимся, и вы забудете меня. Но я никогда вас не забуду, никогда!»

— И я вас, Бланш Вернон, — сказал в ответ Майнард, сворачивая листок бумаги и опуская его назад, в карман сюртука.

Он снова вынул записку и снова перечитал ее, подъезжая к железнодорожной станции; и снова, при свете висящей лампы, когда сидел один в вагоне вечернего почтового поезда, везущего его в столицу.

Затем, тщательно свернув записку, он поместил ее в футляр, который положил в карман, расположенный ближе к сердцу; это был если не первый, то самый сладкий залог любви, который он когда-либо получал в своей жизни!

ГЛАВА LXI. ИНФОРМАТОР

Исчезновение гостя, участвовавшего в танцах вместе с другими, — событие, на которое вряд ли могут обратить внимание. И даже если бы это было замечено, никаких объяснений не требовалось — согласно известной традиции «уйти по-английски».

В английском аристократическом обществе уход возможен даже с тихого званого обеда — и даже из загородного дома, где приезд и отъезд гостей — явление более редкое, чем в крупном городе.

Настоящий этикет давно уже отказался от невыносимой процедуры прощания, с её обязательными поклонами и ещё более обязательными рукопожатиями. Достаточно попрощаться с хозяином — и особенно с хозяйкой — и отвесить поклон любой из оливковых ветвей, которые вам встретятся на пути из гостиной.

Это правило считалось вполне приемлемым в доме сэра Джорджа Вернона, и внезапный отъезд капитана Майнарда не удостоился бы никаких комментариев, если бы не пара специфических обстоятельств.

Он был незнакомцем в компании гостей сэра Джорджа, с романтическим, если не мистическим, прошлым; а литературный успех привлек к нему внимание даже в этих высоких кругах.

Но что особенно привлекло внимание, — так это способ, которым Майнард уехал. Его заметили танцующим с дочерью сэра Джорджа, а позже — выходившим с ней из дома погулять — через оранжерею в парк. Обратно он не вернулся.

Некоторые из танцующих, оказавшиеся вблизи входной лестницы, сразу после этого видели его собранный чемодан; а скрип колес отъезжающего экипажа сказал им о том, что Майнард уехал, покинув гостей!

Не было ничего особенного в этом. Он, вероятно, попрощался с хозяином снаружи, как положено по этикету.

Однако никто не заметил, чтобы он сделал это; и, поскольку он ещё некоторое время оставался в доме, его отъезд казался бесцеремонным. По крайней мере, это выглядело странным.

И все же на это не обратили бы внимание, но было ещё и другое обстоятельство: после того, как Майнард уехал, дочь баронета не появилась больше на танцах.

Она больше не появилась после того вальса, где её и её партнера так пристально рассматривали!