Жена для двоих (СИ)

— Остришь? Зря! А если мы возьмемся за некую Есению? И ее пацана? — только не это.

— Плохо помню, кто это.

— Да? А вот Агаточка утверждает, что ты дышал весьма неровно к жене своего брата. Да и пацан возможно твой?

— Агаточка бредит!

— А мы сейчас выясним это, устраивайся поудобнее, пока ты валялся тут, мы пригласили кое-кого в гости — меня рывком поднимают, усаживают у стены.

Что он имел в виду? Зачем вспомнил Есению? Господи, только бы до них не добрался. Эти мысли выстрелами щелкают в голове, отвлекая от боли, которой только добавляется от растревоженного резким перемещением тела. Голова бессильно опускается на грудь. Кажется, она весит не меньше центнера, и поднять ее нереально.

Но уже в следующую секунду я справлюсь с этой задачей, потому что слышу взволнованный голос Синички:

— Леша, Лешенька!

Встречаемся взглядами. Только не это! Как они нашли ее?

Дергаю беспомощно связанными руками, бесполезно. Яся бросается ко мне, но Фома ловит ее за локоть.

— Стоять! Лешенька, значит. Ну что, Алексей. Не помнишь ее?

— Нет!

— А так? — удар в челюсть добавляет звезд. Лечу снова на пол.

— Не трогайте его! — кричит Синичка. Пытается вырваться из лап мордоворота. Но тот хватает ее за локти, сковывая сзади.

— Так что? Память прорезалась? — пинает ботинком. — Нет? Ладно. Продолжим.

Подходит к Синичке. Хватает ее за волосы.

— Не трогай! — хриплю.

— Так что? Вспомнил?

— Вспомнил. Тебе что нужно? Сашку сдать? Да без проблем. Только он уже улетел, скорее всего. Времени сколько?

— Пять.

— Улетел.

— А ты на хрена подставился?

— Брата люблю.

— Врешь.

— Отпусти Есению и мальчика. Поговорим.

— Не-е-ет. Вы у меня все вместе теперь здесь сидеть будете. Устал я бегать за вами, Дементьевыми. Мне фиолетово, кто бабки вернет. Я пошел, а вы договаривайтесь. Через час приду, хочу услышать кто, когда и где вернет мне деньги. Это должны быть четкие ответы и короткие сроки. Иначе начну отрезать от вас куски! Начну с блондинки, закончу пацаном. Кстати, он пока отдельно погостит. Все. Время пошло!

Тяжелые шаги, Фома и его прихвостни уходят. Хлопает дверь, лязгает замок.

Всхлип, Яся бросается ко мне. Ее нежные ладошки аккуратно прижимаются к моему пылающему лбу.

— Лешенька, посмотри на меня, — с надрывом.

— Смотрю, Синичка. Это все, что сейчас я могу. Прости. Не уберег.

— Ты не виноват. Мы выберемся. Придумаем что-то.

— Даня как? Напуган?

— Он молодец. Смелый мальчик. Надеюсь, эти гориллы его на обидят.

— А тебя, не обидели?

— Нет. Нормально. Подожди, я попробую освободить тебе руки.

Яся нащупывает кабельные стяжки. Хмурится.

— Нет, их не разорвать. Разрезать нечем. Расслабься. Лучше обними меня.

— Обниму. Обязательно. Позже, — она осматривается, что-то поднимает. — Повернись.

Со стоном переваливаюсь на бок. Это отвратительно, что сейчас она видит меня настолько слабым, сломленным. Яся пытается чем-то не очень острым перепилить стяжку. У нее плохо получается. Только боль в запястьях резко усиливается, но я терплю, закусывая и так разбитую губу.

— Сейчас. Подожди. Я кое-что придумала, — Яся отстегивает булавку от воротника. А это идея!

— Моя ж ты умница! Давай, это может сработать. Нужно булавкой поддеть пластиковый язычок стяжки. Пробуй!

Около десяти минут уходит на то, чтобы немного ослабить стяжки, но этого достаточно, дальше я сам. Руки не слушаются, чувствительность нарушена, но это даже к лучшему. Еще немного мучений и руки мои свободны.

— Фух! Спасибо! Иди сюда! — обнимаю мою девочку.

Молчим. Дышим друг другом.

— Яся, я люблю тебя, — шепчу сорвано.

— И я тебя!

— Ты меня простила?

— Да. А ты меня?

— Давно. Ты не ответила. Ты выйдешь за меня?

— Да!

— Даже за такого побитого? — усмехаюсь, губа трескается сильнее, кровь течет по подбородку. Стираю ее кулаком.

— Даже за такого, — всхлипывает, задевая локтем мои многострадальные ребра.

— Аааааккуратней, — со стоном.

— Прости.

Мне надо подняться. И как-то заставить свое раздолбанное тело встать на защиту моей женщины и сына. И я понимаю, как мало у меня сил. Но я должен! Пять лет они справлялись сами, для чего? Чтобы теперь ты появился в их жизни, и в самый ответственный момент лежал на бетоне отбивной котлетой?

Встать!

Вспоминаю, как дрессировали нас в армии, на сборах, на подготовках. Когда после марш-броска хотелось сдохнуть. Но мы вставали и шли. И самое главное — я вспоминаю бой! Там вообще все просто. Или ты бежишь, или ты труп. Сейчас труп — это не самое страшное. И я встаю. Перекатываюсь на бок, поднимаюсь на четвереньки, перебираю ладонями стену, со стоном поднимаюсь. Дышу. Держит меня стена. В голове звон, боль, звезды. Я должен.

— Леша, не надо. Не вставай. Пожалуйста.

— Тихо!

Легче. Нормально. Сейчас.

Оглядываюсь кругом. В углу замечаю кирпич. Подойдет. Синичка следит за моим взглядом.

— Нет, Леша.

— Да. Давай сюда.

Слушается. Кирпич, сука, тяжелый. Если Фома придет один, есть шанс. Если нет — сразу провал. Хотя провал по любому. Даня-то у них. Кирпич выскальзывает.

— Нельзя, Леш. Надо по-другому!

Сползаю назад. Тупик. Я в тупике. Попахивает отчаянием.