Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Также, пообещав себе, забить досками двери злополучной купальни до выяснения всех обстоятельств, льерд отправился на поиски благоверной дальше.

Долго разыскивать супругу не пришлось.

Эмелина оказалась в библиотеке. Свернувшись в глубоком кресле и поджав под себя ноги, льерда сосредоточенно смотрела в раскрытую книгу, лежащую на коленях.

Надо сказать, что библиотека, носившая это гордое название, пока что была просто комнатой, небольшой и светлой. С беленными, каменными стенами, узким окном, прикрытым широкой, светлой шторой и двумя полупустыми шкафами, стоящими друг напротив друга.

По памяти Диньера, прежде, ещё при жизни отца, Ланнфеля — Старшего, литературы в доме было немного. Дишен любителем печатного слова не являлся, имея под рукой разве что пару томов «Свода Законов и Правил» да «Гран — Талльских Историй», двух или трех замызганных, ветхих книг с засаленными, темными листами, покрытыми то ли жирными пятнами, то ли ещё какой — то гадостной дрянью.

Сам Диньер, всю рукописную и печатную науку освоив в Призонской Школе и Ракуэнской Академии, больше к этому тошнотворному делу — чтению, не прикасался.

Поэтому о наполнении шкафов библиотеки поместья «кораблями мудрости» особо не и заботился.

Немного книжек всё же появилось тут с приездом Эмелины. В основном, по швейному и кулинарному делу, купленных супругами в бумажной лавке Призона во время деловых и увеселительных поездок. Также имелась здесь и большая, фамильная книга Астсонов по домоводству, доставшаяся льерде Ланнфель в наследство от матери. Непонятно как затесался меж ними пухлый том руководства по выкладке печей и каминов. Несколько словарей и учебников, привезенных Корой. И немного дешевых, любовных романчиков в ярких обложках, украшенных аляписто намазанными на них бантиками, бабочками и цветами.

Один из них Ланнфель даже прочел, через слово скабрезничая, плюясь и хохоча. Окончив же, наконец, мучить себя приторной мутью о двух всё никак не могущих воссоединиться любящих сердцах, отшвырнул прочь поганенькую книжонку.

— Харчок на постном масле, а не рассказка, — объявил он тогда супруге — Всю дорогу друг другу мозги клевали, а в конце умерли. Бред собачий.

Льерда же Ланнфель в ответ на эту критическую рецензию пожала плечами, предложив супругу «написать лучше». Добавив, что Приезжий сам — то пока не написал ничего, кроме непристойностей на стенах нужника, либо ученических столах.

— Пока учителя твои трудились, ты сидел да расписывал бумаги невесть чем! Умничаешь тут…

— Пф! Сама — то… Светоч науки. Гордость Пансиона Для Чистоплюек, Великолепная Бильер…

Словом, любителями чтения никто из них не был, вот поэтому — то сейчас неожиданно льерду Ланнфелю было наблюдать супругу свою, уткнувшуюся в книгу, подобно прилежной пансионерке — отличнице.

— Я тебя видеть не могу, — голос Эмелины странно хрипел и дрожал — Мы же сколько раз договаривались не врать, Диньер… А ты… Ну вот как ты мог?!

— Да что такое? — вольник попытался развернуть жену к себе — Что опять произошло?

Коротко всхлипнув, льерда, вырвавшись, бросила на низкий столик злосчастное, скомканное письмо.

— Кто она? — злые всхлипы рвались из горла Эмелины, перемешиваясь с рыданиями и тяжелыми, рваными вздохами — Какое «будущее» там ещё… С ней, да? И какое там… Давно у вас началось? Ну! Что молчишь? Давай, рассказывай, Приезжий! Кто такая эта дрянь? Давно ты с ней крутишь, а? ОТВЕЧАЙ, Я ТЕБЕ СКАЗАЛА!

Да твою же… мать!

Ну, письмо. Понятно, что придется объяснять о предстоящем визите в Ракуэн. Да он, Ланнфель, и объяснил бы! Всё равно рассказал бы супруге про свой скорый отъезд. Это да.

Только вот… что сейчас плетет Эмми? Что она имеет ввиду?

— Серебрянка, — начал очень осторожно и вкрадчиво — Это письмо от Саццифира, в ответ на твоё послание. Его сегодня доставил гонец. Я бы тебе и так рассказал… После праздников оставлю тебя у папаши, да и съезжу. Сам, по быстрому. Зачем тебе мотаться? Далеко это, да и… ну просто, зачем?

Потерявшая терпение льерда Ланнфель сорвалась с места.

Размахивая руками и истошно вереща, принялась выкладывать мужу свои догадки, перемежая их слезами, обвинениями и угрозами.

— Так вот что, дорогой мой Приезжий! Ничего она не получит, ясно? Может, там у вас и любовь была до самого потолка, а может, и дитя имеется… Однако, тебя я НЕ ОТДАМ! Ясно? Тебе понятно? Сбежишь, поеду за тобой следом. Разыщу и прибью, аки клопа. И ей, тварюшке этой, волосы повыдергаю! Ты мне НЕ ИЗМЕНИШЬ! Понял?

С трудом вычленив из сумбурного потока истерических воплей смысл, Ланнфель внезапно… расхохотался.

Заставив супругу ненадолго оторопеть от этого смеха, шагнул к ней. Сдавив в объятиях трясущееся, всхлипывающее, вырывающееся тело, крепко прижал к себе жену.

— Ох, Серебрянка, — жарко прошипел в пушистую макушку, ощущая странное торжество и какую — то внутреннюю удовлетворенность — Ты ерунду придумала. Нет у меня никого, Эмми. Нет, дорогая моя. И не будет. Никогда. Это я уж точно знаю. Слышишь? Не плачь, нельзя тебе так… волноваться. Эмелина! Я кому говорю?