Девочка внезапно оборвала рыдания и с испугом уставилась на неё. Глаза-колодцы, а на дне – ужас.
–
Отец говорит, что драконы не плачут, – прошептала она. – Драконам не бывает больно. У Дракона одно только уязвимое место – глаза.
–
Наверное, это так, – помолчав, ответила она, – но ты… ещё маленький дракон. У тебя нет чешуи.
–
А может… – девочка перешла на шёпот, – я – вообще не дракон? Я же совсем не такая, как… он.
–
Я не знаю…
Ей тоже было страшно. Пот выступил на лбу мелкими капельками. Так легко сказать: «Ты – не дракон, ты маленькая испуганная девчонка, втянутая в страшную драконью игру». Но что если девочка выдаст, проболтается? Он может убить их обеих, а потом полетит искать нового дракона и новую мать для него.
–
Иногда мне кажется, что я не хочу быть драконом. Я не хочу жечь дома. Я не хочу забирать людей… летать и дышать огнём, наверное, здорово, но у меня пока нет крыльев.
–
Чтобы быть драконом, не обязательно иметь крылья и дышать огнём.
Она помогла девочке подняться и повела промывать раны. В голове молоточками постукивали слова: «У Дракона одно только уязвимое место – глаза».
32
В зале суда было жарко, как в печке. Лицо судьи, вынужденной сидеть в шерстяной мантии, покраснело и лоснилось. Развёрнутый в ее сторону вентилятор бестолково гонял сухой горячий воздух из угла в угол, прихватывая клубы пыли вперемешку с желтоватой пыльцой.
Дракону тоже было несладко: он как-то разом постарел и обмяк, на лбу выступили капельки пота, впалая грудь под футболкой тяжело вздымалась и опадала.
Одна только Катя мёрзла. Руки и ноги заледенели, к горлу подкатывала тошнота, на щеках выступил лихорадочный румянец. Ирина Евгеньевна, потея в чересчур тесном костюме, обмахивалась папкой.
Решался вопрос об экспертизе. Дракон злился и нервничал всё сильнее, брызгал слюной, один раз почти ударил кулаком по столу, но опомнился и сделал вид, что хочет махнуть рукой.