– Дура-а-к… Ты извини, что тебя испугал, помнишь, в машине? Позарез нужно было встретиться с Эмилем, а он же непрошибаемый, с детства такой. Все по-своему, договориться невозможно…
Я слушала вполуха, Эмиль ненавидел свое детство, будто не хотел признавать, что был ребенком. Он и своих не хотел заводить, пока я не забеременела. Как он сказал: не хочу, чтобы дети повторили мою судьбу.
– Слышал, у вас проблемы были... Эмиль человек сложный. Подробностей не знаю, но вижу, он тебя любит. Не говорил, небось?
– Говорил, – улыбнулась я.
– Да ты что! – удивился Феликс. – У него слово доброе не выпросишь.
– И что толку? – улыбка стала горькой.
Говорил, а через месяц резвился со шлюхами. Чтобы не наболтать лишнего, я отвернулась к стене. Ни к чему Феликсу видеть слезы.
– Ты не руби сгоряча, – услышала я осторожный голос, Феликс взвешивал каждое слово. – Он иногда ведет себя, как сволочь. Мне объяснять не надо, я знаю. Я же его вырастил, понимаешь? Из-за меня он такой урод. Но я клянусь, Эмиль никогда и никого так не любил с тех пор, как родителей не стало.
– Что с ними случилось? – обернулась я.
– Мама умерла рано, ему десяти не было. Отца убили в пьяной драке через год. Жили трудно…
Феликс вдруг отвел глаза.
– А ты?
– Я сам еще щенком был… Мне восемнадцать стукнуло, его под мою опеку оставили, а куда было о брате заботиться? Не справился я с ним. Эмиль из дома убегал, скитался. Потом за ум взялся, с ним его природа не обидела… Только меня знать теперь не хочет.
Я могла спросить почему, но не стала. Мне этих крупиц хватило, чтобы понять: не простил непутевого брата за тяжелое детство. Я и раньше замечала детали, которые выдавали это в муже. Маниакальное стремление к финансовому благополучию, феноменальная целеустремленность… Неумение любить и жалеть даже себя. Только меня жалел, когда я тронула его слабостью. Сам был сиротой, хлебнул, и этой судьбы не хотел своим детям. Об этом не хотел говорить, когда я выводила его на откровенность.
И пусть бы ушел из криминала, если боится, только все сложней. Мой муж не умеет останавливаться. Он с десяти лет сражался за кусок хлеба и место под солнцем и перестать означает для него то же, что умереть.
Когда Эмиль вернулся, я взглянула на него другими глазами. Он сбросил пиджак с плеч, ласково улыбнулся мне и кивнул Феликсу на дверь, мол, проваливай.
Тот нехотя встал и буркнул, выходя:
– Вернетесь домой, поболтаем, братишка. Есть о чем.
– Вали, – огрызнулся Эмиль.
– Вы помирились? – спросила я, когда захлопнулась дверь.
– Вынужденный союз в целях защиты, – сдержанно ответил Эмиль. Ему не нравился брат, но пока я была в плену, он со всеми от безысходности заключил союзы. С братом… и с Андреем? Эта мысль не давала покоя – был Андрей в лесу или нет?
– Его ведь не было в лесу?
Эмиль обернулся, агрессивно глядя на меня. Как с ним разговаривать, если на каждый вопрос ершится?
– Не было.
– А Андрей был?
Я ждала вспышки, но Эмиль нахмурился.
– Откуда ты знаешь?
– Догадалась по выстрелу, – под настороженным взглядом я продолжила. – Одного из банды тихо сняли перед нападением. Это ты его послал?..
Неоконченный вопрос повис в воздухе. Если Андрей пришел за мной, почему не дает о себе знать? Как призрак.
– У нас были разные цели. Я шел за своей женой, Дина. А Андрей, – Эмиль жестко взглянул мне в глаза, – хотел пообщаться с ахмедовскими. Он забрал всех, кого взяли живьем, и где он сейчас, я не знаю.
– Зачем? – поразилась я.
– Допросить? Мне плевать, Дина. Таким у нас был уговор. Мне нужна была только ты.
Я опустила глаза, малыш расхныкался, и я с облегчением занялась ребенком. Лицо Эмиля смягчилось, пока он смотрел, как я кормлю, затем переодеваю срыгнувшего малыша, но осталось болезненно горьким. Ему есть о чем подумать после перестрелки и смерти Алены, которая фактически спасла нам с сыном жизнь… Она была бы жива, если бы Антон не приехал с ней повидаться. Если бы Эмиль держал себя в руках и из-за тех фото я не попала на сохранение. Все из-за мужиков.
На следующее утро врач обрадовала, что вечером мы можем вернуться домой. Мне привезли одежду для малыша: синий комбинезон, вязаную шапочку, пинетки. Белоснежный конверт на меху. Пока я одевала ребенка, Эмиль занимался выпиской. Для всех матерей это счастливые хлопоты, а я собиралась с тяжелым сердцем. Давно не была дома, отвыкла от него, с тех пор между мной и Эмилем появилось отчуждение.
Хорошо, что муж не делает вид, что ничего не случилось, согласен на разговор. В прошлый раз я чуть не умерла от его холода. Он согласился, но кто бы знал, как я боюсь правды.
Глава 38
К нашему возвращению квартиру вылизали до блеска и сияющих окон. Она казалась чужой. Меня здесь с лета не было, а уже середина декабря. Скоро Новый год…
– Я помогу, – Эмиль взял ребенка, пока я неловко расстегивала соболя. – Пойдем, покажу кое-что.
Видя, как он уносит белоснежный конверт по коридору, я ощутила неприятный укол в сердце, и почти побежала следом: мимо зимнего сада, гостиной. Эмиль остановился на пороге комнаты, в которой я мечтала сделать детскую.
– Нравится?