Жена фокусника

Глава 3. Кусок белого золота

Долетели мы быстро. Всю дорогу в машине гремела музыка, но гораздо громче грохотало мое сердце. От страха я не запомнила и половину пути, ведь под боком у Белки не чувствуешь себя в тепле и безопасности – обнимать его все равно, что обнимать работающую бензопилу. Когда на горизонте показалась исполинская туша санатория, мой инстинкт самосохранения снова дал знать о себе. Когда меня вытащили из машины я орала, брыкалась, пиналась, кусалась – в общем, делала всё, что никак не помогло бы мне сбежать. Но и остановить себя я уже не могла – страх напрочь выключил логику, и я превратилась в конченную идиотку. Знакомой тропой меня затащили внутрь «Сказки», только на этот раз, в двенадцать часов дня, здесь было тихо и совершенно безлюдно – раскрашенные улицы были непривычно пусты, витрины и уличное освещение погашены, а из темных глазниц окон смотрела непривычная пустота.

Снова я здесь!

Мои нервы не выдержали – я визжала и материлась под звонкий смех моих конвоиров. Раз от раза я пыталась бежать, но сдерживаемая крепкой рукой Белки, я лишь усугубляла и без того безрадостное положение дел – они буквально впитывали мой страх и становились все радостнее, все сильнее по мере того, как мы приближались к огромному зданию – сплошь бетон и стекло. Раньше этого здания раньше не было – оно выросло над «Сказкой» уже после той жуткой ночи, что я была здесь в первые, и было лаконично, словно отпетый клерк самой уважаемой юридический конторы этой планеты – чистенький, блестящий и совершенно безликий. А потом я сдалась – меня затрясло, драться я перестала, зато дышала, как загнанная лошадь, и пока мы поднимались в лифте, я всей душой желала глобальной катастрофы на свою голову – цунами, наводнение, пожар – что угодно, только не сюда.

Лифт поднял нас троих на двадцатый этаж, двери открылись, и меня вытолкнули в узкий, чистый, очень короткий коридор, который заканчивался огромной двустворчатой дверью – так обычно выглядят конференц-залы. Без тени стеснения Низкий толкнул тяжелую дверь, и мы трое гордо вошли в большую комнату.

В центре – огромный овальный стол, окруженный кожаными креслами с высокими спинками, где восседают два десятка мужчин и женщин в строгих костюмах. Все, как по команде, обернулись на нас, но никого из них я не заметила – все мое внимание сосредоточилось на человеке, сидящем за противоположным концом стола. И в тот момент, когда он поднял на меня глаза, всю полетело к чертям собачьим – белый свет рухнул в небытие, вселенная остановилась, замораживая время и мое существование. Серые глаза вонзились в меня, и я забыла все, чего так боялась. Радужка цвета чистейшей стали, высокие скулы, курносый нос, и жилистая, крепкая шея… Сукин ты сын, как же тебе идет белая рубашка! Я-то знаю, что под ней. От воспоминания о рельефе спины, которую я могу воссоздать по памяти с закрытыми глазами до мельчайшей детали, я чувствую, как сжимается моё нутро, превращая мой страх в сладостное вожделение, в котором растворяются мои истерики и огромной, темно-фиолетовой лилией распускается женщина внутри меня – она заслоняет собой все, она заставляет меня кусать губы от одного единственного желания – упасть на колени и ползти к нему, не замечая удивленных взглядов и раскрытых от удивления ртов, свернуться калачиком у его ног и ждать прикосновения горячей руки, как манны небесной… Сволочь! Моральный урод. Ублюдок… Ты хоть знаешь, сколько времени у меня ушло, чтобы попытаться забыть рельеф твоих губ? Наверное, догадываешься, судя по улыбке, расцветающей на твоих губах. Знаешь ли ты, как долго мне пришлось отучиваться сравнивать твои руки с руками, что прикасались ко мне все это время? Ты хоть знаешь, сколько оттенков твоего прикосновения я помню, с той самой единственной ночи? Знаешь ли, как сильно можно скучать по запаху тела? А мелодия голоса и неповторимый отпечаток интонаций? Мне до сих пор мерещится твоя ехидная ухмылка в каждом прохожем. Знаешь, что никто не умеет улыбаться так, как делаешь это ты? Как же трудно было опустить эту чертову планку! Господи…

Он раскрывает рот, и знакомый до последней ноты тембр тихого, спокойного голоса несется сквозь столетия, разбивая вдребезги тот год, что мы провели порознь:

– Подождешь меня? Мы уже почти закончили, – спрашивает он меня, специально дожидаясь, когда пауза достигает кульминации неловкости.