— Сударь, следуя старинному обычаю семьи, я с превеликою готовностью вам оказал бы всеразличную и долговременную гостеприимность, в которой вы испытываете немалую нужду. Однако ж, по множеству причин, я не имею к тому возможностей. Сие не означает, — прибавил он поспешно, — что вам немедля надлежит покинуть дом. И все же я просил бы, сударь, объявить мне, как долго вы у меня намерены пробыть.
Недостаточно высокопарным для этакой оказии слог старика назвать было нельзя. И вообще его манера выражаться напоминала речь человека, не привыкшего помногу говорить и целиком оставшегося в том времени, когда он прибегал к такому способу общения. В продолжение всей этой затейливой тирады хозяин недовольно морщился, как будто чувствуя, что говорит чрезмерно или чрезмерно мало; иные заведенные на этот случай обороты он выводил с особой неуверенностью. В выговоре старика сквозили неуловимые приметы завидной родословной и недурного воспитанья девятнадцатого века.
Как бы то ни было, сказанное им не допускало возражений. Помявшись, я ответил, что не намерен злоупотреблять его гостеприимством. Довольно беззастенчивое заявленье, если вспомнить, каким манером я проник в его жилище. Учитывая мое теперешнее положение и ту опасность, которую оно по-прежнему таило, я должен был остаться в доме еще на некоторое время. Уклончивый ответ. Нетерпеливо повернувшись, старик учтиво заключил:
— Словом, сударь, я полагаюсь на вашу деликатность.
Крайне смутившись, я сбивчиво пообещал, что сделаю все от меня зависящее. Но он уж направлялся вместе с псами к внутренней двери и вкоротке исчез.
Я вышел и, воду зачерпнув ведром, напоминавшим больше решето, умылся. Затем с беспечным видом принялся слоняться возле дома. Коль скоро завтрак здесь, как видно, был не принят, я совершенно беззастенчиво добыл себе немного пропитания с отяжелевших веток дикой яблони.
Все это время меня не покидало ощущенье, будто за мною пристально следят. Однако в окнах было пусто, да и без жалюзи они не очень-то годились для скрытной слежки. Внезапно гулко хлопнула одна из ставен, какая именно — я не успел заметить. Я мигом вспомнил о недавнем происшествии. Опять незримая рука? Но чья? На этот раз, пожалуй, старика, хотя едва ли там, за дверью, был тоже он. Все это вполне вязалось с его привычкой появляться неожиданно. Я вряд ли ошибался, когда решил, что в залу он вошел снаружи. Но кто же в этом случае открыл мне утром дверь? Кто, как не он? А если в доме есть другие обитатели, то почему они так тщательно скрываются? Ничтожный этот случай вновь вызвал у меня обилие догадок, о коих умолчу.
Дом представлял собой строение семнадцатого века, а может, и на полстолетия поболе. Поверх террас вздымались два этажа, и плюс к тому надстройка иль чердак; свет проникал туда сквозь слуховые окна; их обрамляли витиеватые барочные наличники из камня. Под уровнем террас гнездилось несколько окошек — скорее, зарешеченных бойниц, как в первом этаже или в надстройке. Коричневые, почти что ржавого оттенка стены, то тут, то там с зеленовато-желтыми потеками, смотрелись, как я уже имел заметить, весьма уныло; на их невзрачном фоне выделялись упомянутые мной наличники цвета тускнеющей слоновой кости и прочие резные украшенья. На правой стороне фасада — старинная стрела для солнечных часов и циферблат с полуистершимися знаками; на левой — в полчеловеческого роста ниша. Все здание венчал нехитрый зубчатый орнамент прямоугольной формы.
Немного озадаченный, я убедился, что мое пристанище гораздо больше, чем показалось мне на первый взгляд. То место, где оно располагалось, я уже бегло описал. Добавлю только, что нехоженые горы нависли с одного конца над крошечною котловиной и расступались к упомянутому плоскогорью, давая ей слегка вздохнуть за невысоким кряжем. Отвесная стремнина цепенела каменной стеной невдалеке от заднего фасада дома.
Что делать дальше, я не знал. Коль скоро до обеда со стариком мне все равно не свидеться, решил забраться на ближайшую гряду, понаблюдать оттуда за движением противника, и подстрелить хоть сколько-нибудь дичи, которую (наивная заботливость!) намеревался поднести хозяину.
Я возвратился в залу за ружьем и, выходя, столкнулся с ним самим, возникшим как из-под земли: я полагал, он все еще внутри. Его сопровождали неотлучные собаки; но что особенно нелепо и комично для столь высокородного лица — под мышкой он держал внушительный кочан цветной капусты! Я сбивчиво поведал о своем намерении, добавив, что вернусь через часок-другой. Старик прошаркал мимо и не сказал ни слова.